Людмила Шаховская - Вдали от Зевса

– Оскорбилась Мать-Земля за принесение Авла!..

– А может быть, Балвентий-то перед смертью не со страху наплел на себя.

– Что?

– Да ведь он сознался старшинам будто зарыл в свинарне что-то краденое, да вдобавок еще царское.

– Ахти!.. Страхи какие!..

– Вор!.. Балвентий вор!.. Укрыватель воров!.. Мы опять оскорбили богиню!..

Они кинулись бежать прочь от пещеры, оглашая воздух неистовыми криками страха и печали, опасаясь, что леший Инва пожрет их всех.

Среди этого поднявшегося общего гвалта Ультим внезапно услышал дикие завыванья песни, похожей на бред, которая неслась откуда-то вблизи, но он с трудом рассмотрел поющую скрытую кустарником.

Сивилла Диркея уныло глядела на беспорядочное бегство толпы поселян от пещеры; стоя на выступе лесной скалы, она прорицала нараспев:

Ультим зажал себе уши и тоже бегом убежал в лесную трущобу, медля вернуться домой. Ему, как и никому среди этого полудикого, неразвитого простонародья римской Кампаньи, не пришла в голову догадка, что теперешний Инва – никто иной, как Авл, бежавший из жертвенной корзины при помощи озерного лодочника Тита Ловкача и царского оруженосца невольника Верания, под псевдонимом которого крылся, стакнувшийся подкупом с лодочником, младший Вулкаций.

В этой испуганной толпе, кроме Тита, знала тайну теперешнего Инвы хитрая Сивилла Диркея, но никому не говорила о том, потому что Вулкаций был внуком ее господина и она любила его, помогала всем его интригам, не вникая в их сущность.

Ультиму невольно лезли в голову воспоминания о всех отношениях царского раба к его семье: – как Вераний стал ухаживать за его сестрою, как, найдя в ней девушку строгих правил, начал свататься, как отец насильно отдавал ее за этого нелюбимого, противного ей человека, как Вераний на своем свадебном пиру сначала жестоко избил Балвентия, нагнал на него страх, потом, по некоторым, весьма сомнительным признакам, объявил его своим без вести пропавшим отцом, как придрался к Грецину и под ничтожным предлогом, представляясь пьяным, убежал с пира, не женившись на Амальтее [12].

Ультиму вспоминалось, что с тех пор, в течение последних двух лет, Вераний часто привозил Балвентию подарки, как сын отцу, и проводил ночи у него в свинарне, но старик ни за что никому не хотел ничего о нем рассказывать, а если приставали – дрожал как бы в ужасе, теряя последнюю сообразительность своего плохого ума, бормотал разный вздор, к делу неподходящий.

Ультиму вдруг представилось возможным, что Вераний – никто иной как Инва, оборотень, принявший вид молодого, хоть и далеко некрасивого человека для того, чтобы получить власть над Балвентием, возможность оттягать его себе, когда он будет обречен Терре.

Ультиму вспоминалось, что Вераний подучивал поселян, наталкивал на идею требовать Грецина в жертву к следующему празднику.

Сбившись на ложную стезю деревенских суеверий, юноша уже не мог осветить своих предположений реализмом действительных фактов, а лишь чувствовал с минуты на минуту возрастающий ужас убеждения, что леший решил пожрать всю его семью.

Ультим горько плакал, просидев в горах и пробродив по священной роще очень долгое время.

Уже было далеко за полдень, когда он услышал, что его кто-то окликает.

– Ультим!.. Ультим!.. Постой!..

Это был брат его Прим.

– Чего тебе? – Отозвался юноша с неудовольствием на перебивание его дум.

– Послушай!.. Послушай!.. Беда-то какая случилась!..

– Инва сцапал себе жертву Терры...

– Знаю.

– Не то, не то...

– Что еще? Кому беда?

– Нашим господам.

– Нашим господам?.. От мужиков что ль за то, что «Поросячий ум» оказался вором?..

– Да погоди перебивать-то меня!.. В усадьбу Руфа, сейчас точно безумный, приехал в телеге его внук Виргиний. Сын, вишь, господского тестя ранил его вчера по голове, а фламинова зятя, старшего Вулкация, совсем убил до смерти, наповал.

– И это правда!.. – вскричал Ультим всплеснув руками от ужаса, – но ведь Арпин любил Виргиния.

– Дрались, вишь, на секирах после гладиаторов при царской тризне, а как произошло, не поймешь ничего. Дряхлая Стерилла прибежала в рощу искать знахаря, чтобы унял кровь Виргинию... Так, вишь, и льет ручьями со лба.

– Что же он в Риме у врачей не лечился? Зачем он от мертвого дяди в деревню сбежал?

– Ничего я не знаю. Стерилла успела сказать только, что Арпин бежал от Руфа к самнитам, чтобы тот не казнил его за зятя по праву кровомщения.