Лев Жданов - Последний фаворит (Екатерина II и Зубов)

Она что-то лепечет в ответ на официальное приветствие, когда умолк голос отца и перестала говорить великая княгиня – мать…

Видя, что делается с дочерью, великая княгиня снова обратилась к гостю, желая отвлечь его внимание от девушки:

– Благополучно ли был совершен переезд? Нравится ли графу столица империи?

И еще два-три общих, избитых вопроса…

Густав отвечает. Он тоже понял, что девушка слишком сильно смущена, и старается не глядеть в ее сторону. Но, словно против воли, его ясные, какие-то холодные, но вместе с тем и пронизывающие, горящие стальным блеском глаза с особенным вниманием и любопытством скользят по девушке, словно ощупывают ее с ног до головы незримыми щупальцами.

«Недурна собой, но и не красавица… Еще немного тонковата, но это ничего, пройдет… – думал искушенный уже во многом жених. – Прелестный рот, глаза… Улыбается так мило, грустно немножко, но по-детски… И… вот не могу понять: что это есть еще в девушке, что так привлекает глаза и мысль? Надо будет разобрать…»

Так думал про себя наблюдательный, не по летам зрелый и вдумчивый юноша. Он не знал, что сила, влекущая его, таилась в любви, сразу и бесповоротно вспыхнувшей в душе, во всем теле здоровой, чистой девушки.

Сама того не сознавая, в эту минуту первой встречи княжна полюбила еще не нареченного ей жениха, вся потянулась к нему, как тянется в засуху цветок навстречу первым каплям дождя, упавшим с потемнелого неба…

Не чуяла бедная малютка, что эта первая, весенняя буря надломит ее навсегда. Не думал об этом и принц.

Его лицо приняло менее холодный, не такой королевски-надменный вид. Даже более мягким блеском загорелись светлые глаза, упорный взгляд которых напоминал выражение глаз у полупомешанных иллюминатов или фанатиков-северян, которые еще недавно в России запирались целыми толпами в деревянных срубах и там сжигали себя с женами и детьми, испепеляя тела ради спасения души.

На один миг даже насмешливая улыбка, как серая змейка, скользнула у него по молодым, но строго сомкнутым губам, когда от невесты король перевел взор на Павла и Марию Федоровну.

Трудно было придумать пару, более не подходящую друг к другу.

Худенький, маленький, нервный, весь словно покалываемый изнутри и волнующийся от того, вибрирующий, стоит Павел. Рядом с женой он кажется совсем юношей, недоростком. Его некрасивое лицо теперь особенно неприятно, так как Павел весь одеревенел в строго величественной позе. Неудачная попытка делает совсем забавным Павла.

Болезненно самолюбивый, чуткий порою до ясновидения, он словно ловит скрытые улыбки, переглядыванье, слышит легкое перешептыванье и колкости, которые кое-где, по углам срываются на его счет…

Гнев подымается в узкой, чахлой груди Павла, стянутой парадным мундиром.

Он едва сдерживается, чтобы не запыхтеть, не зафыркать, как делает это дома, если недоволен, раздражен чем-нибудь…

Только выпученные, как у лягушки, глаза бегают быстрее обычного да скулы шевелятся от напряжения на этом забавно строгом, одеревенелом лице…

Крупная, полная, любезная, уступчивая, даже сентиментальная до слезливости на вид, великая княгиня смотрела так кротко и наивно, чему особенно помогали ее светлые, высоко приподнятые брови, придавая пухлому лицу выражение постоянного изумления.

Но за этой расплывчатой внешностью таилась немецкая холодная рассудительность, упорная настойчивость, которую часто проявляла княгиня при осуществлении своих желаний. Выдержка и такт этой женщины в конце концов дали ей известного рода влияние и над необузданным Павлом, хотя он того не сознавал, а жена старалась тщательно маскировать свою силу под личиной покорности и личного безволия.

Не совсем ясно, но такие же соображения мелькнули в голове Густава, когда он быстрым и внимательным взором всмотрелся в великую княгиню.

«Дети совсем не похожи на него, – окидывая взором обоих великих князей и двух сестер-княжон, решил Густав. – Это хорошо… Вот только разве этот мальчик…»

Король остановился на мгновенье на Константине, схожем с Павлом, но по фигуре и манерам напоминающим скорее мать, чем отца.

Неожиданно самая неподходящая, дикая мысль мелькнула в причудливом мозгу юного короля: «У княгини такой пышный бюст… Как он может обнять жену своими коротенькими, тоненькими руками?.. Должно быть, это ему не удастся никогда!»

И, словно желая глубже спрятать эту глупую догадку, Густав с самым серьезным и почтительным видом обратился к великому князю: