Ирина Звонок-Сантандер: Ночи Калигулы. Восхождение к власти

Прозвище «Калигула» прочно закрепилось за Гаем из-за его пристрастия к мягким высоким сапожкам, которые носили легионеры в германских походах. Калига — назывались по-латыни эти сапожки, калигула — уменьшительная форма. Мальчик гордился прозвищем, выделявшим его из огромного количества Гаев, которыми изобиловал Рим. Родовое имя «Юлий» мальчик получил потому, что его отец Германик был усыновлён в знатном римском семействе Юлиев. Усыновлён родным дядей, Тиберием, который ныне правил Римской империей. А самого Тиберия усыновил отчим, Октавиан Август, внучатый племянник божественного Цезаря.

Агриппина, посчитав, что родительский долг уже исполнен, отвернулась от сына. Матрона завела с рабыней-эфиопкой интересный разговор о восточных благовониях и притираниях. Маленький Калигула, скучая, огляделся по сторонам в поисках развлечения. Мальчик радостно вскрикнул, завидев отца, появившегося в конце аллеи.

Отца Гая Калигулы звали Германиком по причине славных побед над варварами-германцами, которых стремился покорить ненасытный Рим. В отрочестве он прозывался Нерон Клавдий Германик. Став наследником Тиберия, получил имя Юлий Цезарь Германик. Единственный сын нынешнего императора умер молодым. Повинуясь приказу отчима Октавиана Августа, Тиберий усыновил племянника. Но цезарь Тиберий ненавидел Германика. Потому, что полководца-триумфатора любили римляне.

Германик подошёл к жене и сыну. Тридцатичетырехлетний мужчина с резкими волевыми чертами лица, он привлекал всеобщее внимание везде, где появлялся. Короткая красная туника не скрывала его стройных мускулистых ног. Агриппина радостно приподнялась навстречу мужу. Германик и Агриппина любили друг друга. Многие ли супружеские пары в Риме могли похвастаться этим?

— Давно не видела тебя, — произнесла она вместо приветствия.

— Цезарь Тиберий нарочно придумывал всевозможные отговорки, чтобы подольше задержать меня, — объяснил Германик, присаживаясь на край ложа рядом с женой и ласково обнимая её.

— Как я ненавижу Тиберия! — прошептала Агриппина, зло прищурив глаза.

— Будь осторожна, — предупредил Германик. — Среди слуг всегда может найтись предатель, который все донесёт императору.

— Поскорее бы он умер, — шепнула Агриппина на ухо мужу. — Тогда мы воцаримся в Риме.

Германик тонко улыбнулся.

— А ты, сын, что делал в моё отсутствие? — спросил он, кладя на плечо Калигуле сильную загорелую ладонь. — Научился ездить верхом?

— Да, отец! — восторженно ответил мальчик.

— Хорошо, — одобрил Германик. — Значит, поедешь со мной в Рим во второй день июльских календ.

— Неужели ты опять уезжаешь? — встрепенулась Агриппина. — И так скоро?!

— Я бы век не покидал тебя, но Тиберий ждёт меня в Риме. А воля цезаря — священна.

— О, как я ненавижу его! — снова прошептала Агриппина.

— Император уже не молод. К тому же, он слаб здоровьем. Подождём ещё несколько лет… — пробормотал Германик.

— Когда Тиберий умрёт, ты станешь императором… — сверкнув чёрными глазами, шепнула Агриппина.

— Тиберий не позволяет мне действовать по моему усмотрению, — нахмурил брови Германик. — Неужели он позабыл, как я рисковал жизнью, заставляя мятежных легионеров принести ему клятву верности?! И не дождался от Тиберия ни слова благодарности! Когда же я готовился нанести решающий удар по варварским войскам, Тиберий неожиданно отозвал меня в Рим. Объяснил своё решение тем, что якобы не желает напрасно проливать кровь римских солдат. Когда это Тиберия заботила чья-то жизнь? — презрительно хмыкнул он.

— В тот раз римляне встретили тебя как трумфатора! Рим любит тебя. Тиберий мучается завистью. — Агриппина нежно провела ладонью по загорелой щеке мужа.

— А помнишь Александрию? — все сильнее распалялся Германик. — Я поспешно выехал туда, едва узнал о голоде и неурожае, опустошающих край! А Тиберий подло нажаловался на меня сенату, обвинив в нарушении Августовых законов.

— Армия на твоей стороне. Стоит тебе захотеть, и ты свергнешь Тиберия и объявишь себя императором! — сузив блестящие глаза, глухо промолвила Агриппина.

— Нет! — встрепенулся Германик. — Тиберий усыновил меня. Я обязан почитать его как отца. Каким бы ни был Тиберий, как бы он ко мне ни относился — я никогда не стану причиной его смерти!

Калигуле надоело слушать путанные речи родителей, и он незаметно ускользнул. А Германик и Агриппина ещё долго шептались, прижимаясь друг к другу разгорячёнными лицами.