Нина Молева - Ошибка канцлера

Жесткое шуршание обожженных временем, бесцветных листов. Ошеломленное недоумение перед водопадом слишком пестрых, слишком ненужных сведений, опоздавших на полтора столетия новостей. И лишь потом проникновение в точно выверенное чувство метранпажа: для всего свое место, свой уголок полосы, и только чрезвычайные события способны чуть-чуть нарушить, сбить привычный смысловой ритм.

Пожалуй, начинать следовало с «Московских ведомостей». Не потому, что их назвал Галунов – он легко мог ошибиться среди множества московских газет. Наиболее лояльные, на обочине ожесточенных политических сражений, они выписывались, как утверждала статистика, всеми церквями Москвы. Годовые ее подшивки громоздились в архивах каждой церкви. Вряд ли не интересовавшийся историей специально Парусников пустился бы в библиотечные розыски. Спасибо, что перелистал лежавшие под рукой страницы.

И все-таки мой собеседник оказался прав – статья существовала! Правда, не специально о Клименте – с упоминанием о нем, зато каким! На странице 2153-й номера 267-го за декабрь 1861 года некий Руф Игнатьев сообщал об интересной находке в городе Верхнеуральске Оренбургской губернии. Помеченный 1754 годом, рукописный сборник содержал обычную для своего времени пеструю смесь занимательных рассказов в духе итальянских фацеций, сведений о лекарствах, планетах, травах, минералах, плохих и хороших стихов, нравоучительных сентенций и в заключение обстоятельное «Сказание о церкви Преображения Господня между Пятницкой и Ордынкой, паки рекомой Климентовской». Почему Верхнеуральск? Почему именно Климент – он никогда не входил в число особо почитаемых церквей. Почему, наконец, для такой находки нашлось место, и немалое, на полосах столичной газеты. Скорее всего, сыграл свою роль авторитет публикатора. «Некий» для наших дней, Руф Игнатьев, под-регент синодального хора в московском Успенском соборе, был достаточно известным специалистом по археологии, археографии и этнографии. Его мнение о ценности верхнеуральской находки оказалось веским для столичного редактора.

Дорогая Эмилия!

Наши события действительно заслуживают того, чтобы о них писать, и притом самым подробнейшим образом. В то время как придворные круги заняты только обстоятельствами перемены правления, императрица развлекается музыкой и портретами. Да-да, она спешит составить галерею семейных портретов, которой в русских дворцах до настоящего времени не бывало. Возможно, это влияние Курляндии, где самый бедный замок располагает подобным собранием предков. Во всяком случае, императрица отдает приказы собирать изображения всех своих родственников – отца, матери, деда, бабки, той самой царевны Софьи, которая правила в детские годы Петра I, и отца императрицы. Портреты разыскиваются во дворцах, в придворных монастырях и даже насильно отбираются у частных лиц. Можно только удивляться, с какой легкостью императрица распоряжается собственностью самых древних и почитаемых семей, вызывая ропот, но не открытое сопротивление.

Императрица забрала себе те драгоценности, которыми располагала последняя невеста умершего императора, и носит их как свои собственные, не стесняясь происхождением вещей. Меня поразил и другой случай, когда Анна, узнав о любовных письмах одной из своих придворных дам, послала офицера с солдатами, чтобы эти письма отобрать и почитать их самой для развлечения. Трудно себе представить, что еще так недавно эта женщина занимала самое униженное и бесправное положение среди многочисленных членов царской семьи. От тех совершенно забытых времен у императрицы осталась только скупость. Анна на редкость скупа. Даже самым близким и доверенным приближенным она не делает дорогих подарков и не дает сколько-нибудь значительных сумм. Исключение составляют фаворит и еще одна появившаяся на придворном горизонте фигура – молодой граф Левенвольде. О нем говорят как о последнем фаворите императрицы Екатерины. По-видимому, молодой человек решил попытаться восстановить свое былое положение и пока действует не без успеха.

Граф проявляет недопустимую в обращении с императрицей вольность и непринужденность. Целуя руку императрицы, что Анна позволяет ему делать достаточно часто, Левенвольде задерживает ее в своей много дольше, чем то допускает этикет. Он уже садится без приглашения в присутствии императрицы и сопровождает ее на ее одиноких утренних прогулках. Остается недоумевать по поводу позиции официального фаворита. Бирон в добрых отношениях с молодым графом и не проявляет никаких опасений за свое положение. Иногда даже кажется, он помогает императрице оставаться наедине с графом. Не переоценивает ли Бирон своего влияния на Анну? Верно и то, что после подобных свиданий императрица испытывает род неловкости перед фаворитом и легче идет навстречу его многочисленным и всегда очень практическим желаниям.