Нина Молева - Ошибка канцлера

– Имелся в виду брак с Анной?

– Как обязательное условие.

– И каково же теперь положение герцогини?

– Судя по всему, она смертельно напугана и готова отречься от былого фаворита.

– Былого? Что вы имеете в виду, применяя подобное определение? Бестужев еще не сослан и не казнен.

– Верховным Тайным советом. Но в сердце Анны его позиции пошатнулись.

– Бирон?

– Не только и не столько. Трудно поверить бурной страсти в тридцать семь лет. Бирону же и вовсе за сорок. Герцогиня имела все основания постепенно разочаровываться в своем былом фаворите. Попытки сватовства оканчивались унизительными и опасными для нее скандалами. Историю с Морицем Саксонским она пережила особенно болезненно. К тому же вечные денежные нехватки Бирон сумел связать с неумением Бестужева-сеньора вести дела герцогини и прямым воровством.

– Ловкая клевета?

– В том-то и дело, что чистейшая правда. Едва ли не половина состояния герцогини перекочевала в бездонные бестужевские карманы.

– Она не догадывалась об этом?

– При ее мелочности и подозрительности не могла не догадываться. Но такова была цена фаворита, и герцогиня с ней мирилась.

– До появления нового кандидата.

– И немолодого, и небогатого, но способного на красивый жест. Бирон умудрился преподнести герцогине для начала превосходного арабского жеребца, украденного им из тех закупок, которые он производил в Бреслау по поручению Екатерины I.

– Чистокровная лошадь?

– И редких статей!

– Действительно королевский подарок – герцогиню можно понять.

– Анна была ошеломлена, но не решилась бы на разрыв с обер-гофмейстером. Почти двадцать лет жизни в Курляндии не вытравили из ее сердца теремных привычек и страхов. Обстоятельства пришли на помощь Бирону. Герцогиня должна отречься от Бестужева, чтобы спасти себя.

– Разве она уже успела это сделать?

– Не иначе как по подсказке Бирона. В Петербург направлено письмо на имя императора, в котором Анна подтверждает, что Бестужев-сеньор «расхитил управляемое им имение и ввел ее в долги неуплатимые».

– Итак, дорога для Бирона открыта. Сумеет ли он ею воспользоваться?

– После стольких неудач в устройстве своей судьбы сорокалетний человек вполне может увидеть в герцогине свою последнюю ставку и никого другого на будущее к ней не подпустить.

– Он энергичен?

– Как нельзя более.

– Склонен к любовным похождениям?

– Ни в коей мере. Связь с герцогиней – простой и точный расчет. Ей не в чем будет его упрекнуть за прошлое.

– Она увлечена им?

– В какой-то мере. Но главным доводом станет их будущий ребенок.

– Дело зашло так далеко?

– И едва ли не впервые в жизни Анны. Герцогине тридцать семь лет, и если даже ребенок в ее положении нежелателен, она не откажет себе в радостях материнства. Женщины в ее семье рожали часто, хотя и не страдали избытком нежности к собственным детям.

– Бирон женат?

– Был холост. Герцогиня сама настояла на его браке, чтобы смягчить двузначность ситуации.

– С Бестужевым-сеньором это ее не смущало. Скорее, здесь кроется возможность скрыть ребенка среди потомства Бирона.

– Так или иначе, дань благопристойности и морали будет уплачена.

– Ой, мамка, мамонька, в Москве-то как страшно! Слыхала, царевна Наталья Алексеевна померла?

– Батюшки, племянненка-то твоя? Невинно убиенного царевича Алексея Петровича дочка? Да как же это случилось? Лет-то ей, лет мало – дите совсем, и вот беда какая.

– Вот и говорю, страх один. Ехала царевна из Петербурга в Москву, притомилась в пути зимним временем, переночевать во Всехсвятском остановилась.

– Это у царевны Имеретинской, што ли?

– У нее, у Дарьи. Ночку переспала, вроде занемогла, а на другую богу душу отдала.

– Что ж за хворь такая скорая?

– А кто про то знать может. При ней одна камер-фрау была – Анна Крамерн. Да знаешь ты ее: тетеньку Екатерину Алексеевну с Монсом сводила.

– Сводила не сводила, а государя Петра Алексеевича на них вывела. Не она ли после казни тело царевича Алексея Петровича обмывала?

– Она, она самая.

– Да как же это Наталья Алексеевна с такой камер-фрау не боялась, как видеть ее каждый день могла?

– А кто ее спросил? Кто пожалел? Наталья ж сама понимала, для чего злодейка к ней приставлена – для глазу. А глаз-то вот чем и кончился.

– Только кому же дите помешать могло? Не на престоле же она.