Нина Молева - Ошибка канцлера

– Помню, помню, разговоры еще пошли. Матушка покойница сказывала, будто герцог на Лизавету глаз положил, а на Анну и глядеть не хотел. Да и то, было на что смотреть! Умница, может, и разумница, да собой невидная. Молчит все, да так в упор смотрит, не улыбнется. Лицо-то полное, вроде одутловатое, а глаза хоть и черны, да малы. Нехорошая.

– Тебе бы сватьей быть, Анна Иоанновна. Сколько тебя учить: для особы царской крови внешность каждая хороша. Не о том речь.

– Без тебя, Петр Михайлыч, все эти премудрости знаю. Только я об герцоге говорю. Больно на него занятно глядеть было, как все от надежды на Лизавету не отказывался, все на нее норовил посмотреть, с ней танцевать, а дяденька Петр Алексеевич его обрывал да на место становил, чтоб себя соблюдал.

– А про Анну-то Петровну не пристало тебе бабьих толков вести. И красавица она редкая, и на четырех языках разговоры ведет, и сердцем добрая, только, может, герцогу по глупости его сокровищ таких и не требуется. Ему бы чтоб языком, как трещотка, трещала, да в танцах от зари до зари вертелась. На такие дела пуще младшей цесаревны никого и впрямь не сыскать.

– Ишь ты, по вкусу, знать, Аннинька пришлась?

– Да полно тебе с пустяками-то, государыня. Главное, что до сей поры ни оглашения, ни обручения нет. Все Петр Алексеевич примеряется – то ли нужен ему такой зять, то ли другого поискать стоит.

– Ну какой-никакой, а под рукой есть. Свадьбу-то скрутить дело нехитрое. Вот с Лизаветой дело другое.

– С Елизаветой Петровной государь наш далеко замахнулся – Франция ему запонадобилась.

– Потому Лизавету с ранних лет французскому диалекту обучать стали.

– Стать-то стали, а дело ни с места. Пошли сначала разговоры о принце Шартрском – цесаревне тогда еще лет, помнится, двенадцать, не боле, было. Да у французского посла своя примерка – даром принца не отдадут.

– Чего им нужно-то было?

– Корону польскую.

– Ишь ты!

– Да государь и согласие давал, только принц в одночасье помер перед самым новым 724-м годом.

– Так дело на том не кончилось. Помнится, сестрица Катерина Иоанновна толковала, будто с наследным принцем французским сразу разговор повели. Завидовала.

– С Людовиком. Верно. Вышло так, что освободился он, жених-то. Малолетний, хворый, вот советники невест и перебирали. От инфанты испанской отказались, наши тут со своей и заторопились.

– До чего ж дотолковались: быть Лизавете в Париже, нет ли?

– Кто знает! Государь сам переговоры все ведет. Помех не счесть, только и Петру Алексеевичу не впервой супротивников одолевать. Дожидается Елизавета Петровна судьбы своей. В возраст уж войти успела. Гляди, скоро шестнадцать годков набежит.

– Да чего уж, батюшка родимый постарается, не обездолит, чай.

Что же все-таки было делать? Просто отказаться от справочников? Обратиться прямо к архивам? Но архивы еще предстояло определить, найти те фонды, которые могли же иметь – а могли и не иметь! – отношения к Клименту, справочники были под рукой. Пусть не документированные данные, простые намеки на источники в них явно содержались. Наконец, сама по себе смена версий, появление новых имен тоже не были безразличны для поиска. И потом – какое удивительное очарование заключено в этих старых, затертых на углах, дочерна растрепанных книгах! Скольким они открывали путь в историю, волновали воображение. Нет, миновать справочники было просто невозможно.

Но самая распространенная книга, из тех, что всегда под рукой, это и самая редкая по прошествии нескольких лет книга. Старый телефонный справочник, адресная книга, ноты всеми петого романса, доносившейся изо всех окон песни обладают способностью исчезать бесследно. Сиюминутная потребность, интерес, увлечение уступают место новым сиюминутным потребностям, и то, что только что представлялось совершенно необходимым, безжалостно уничтожается. Всеми. Одновременно. И напрасно думать, что есть такое волшебное хранилище, которое способно вместить потерянное во всей его полноте. Потом наступают розыски, удивление, возмущение и… бессилие. Не всегда, может быть, даже не очень часто – и все же.

Первая же попытка обратиться к справочникам Москвы привела к ошеломляющему открытию: никто никогда не ставил себе задачей собрать их все или по крайней мере составить подобный каталог. Сотрудникам Ленинской библиотеки «москвоведческая» тема не показалась достаточно значительной. Другие библиотеки к тому же не обладали необходимыми возможностями. Известное исключение составляла одна Историческая библиотека. Куда более скромная, чем Ленинка. Всего-навсего республиканская, к тому же доступная каждому из москвичей: ни тебе дипломов, ни тебе ходатайств, ни даже безнадежных очередей в раздевалках. И, может быть, с незапамятных времен удивительные по доброжелательности и вниманию к тому, чем ты занят, сотрудники.