Нина Молева - Ошибка канцлера

– Да Бестужев Алексей, государыня. Вроде указом он осужденный, а на деле здесь, в Петербурге.

– Знаю. Правительнице запонадобился, встречалась с ним, разговоры тайком вела, хоть и во дворце. В его дела не мешайся, сама с ним потолкую.

– Если понадобится новое следствие…

– Понадобится, так скажу, а пока посылай за ним. Знаешь, где искать?

– Как не знать, ваше величество, все время с него глаз не спускали.

– А о чем с принцессой толковали, знаешь?

– Виноват, не удалось дознаться, государыня. Они в зале с ней разговоры вели да все время прохаживались. От дверей ничего не слышно было.

– Жаль. Порасторопней наперед быть надо. Да ладно, посылай за нашим Алексеем Петровичем, что ли.

– Приходится признать, Франция блестяще выиграла эту партию.

– Вы имеете в виду приход к власти императрицы Елизаветы? Но так ли велика была в этом роль именно Франции.

– Я никогда не рекомендовал бы вам преуменьшать достижений противника. Не так важно, сколько велико было ее участие, сколько размер выигрыша. До настоящего времени Франция не имела сторонников в правительстве России, теперь на престоле императрица, симпатизирующая Франции больше, чем всем остальным европейским державам.

– Во всяком случае, Лесток выполнил свои обязанности.

– Лишнее доказательство, что агенты должны занимать официальное положение и что денег на их оплату нельзя жалеть. Кстати, повторите еще раз curiculum vitae этого удачливого медика.

– Французский дворянин. Двадцати пяти лет вступил на службу к императору Петру I. Пользовался большим доверием, но был сослан в Казань из-за какой-то сомнительной любовной истории.

– Сколько ему было?

– Двадцать восемь лет.

– Слишком много для истории с последствиями. Он неумен.

– Сразу по вступлении на престол Екатерины I возвращен из ссылки и назначен лейб-хирургом. Особое внимание уделял цесаревне Елизавете.

– Ничего удивительного. Именно она предназначалась в невесты французским принцам. Лесток сумел, по-видимому, развить в ней симпатию к подобному союзу.

– До прихода к власти принцессы Анны участия в политических делах не принимал, оставаясь в штате цесаревны. В 1741 году проявил незаурядную энергию в организации переворота в пользу Елизаветы.

– Что вы называете организацией? Помнится, все ограничилось несколькими достаточно случайными людьми.

– Но именно Лесток ехал в первой карете вместе с цесаревной.

– В таком случае это, скорее, личное воздействие. Он пользуется им и в настоящее время?

– Как сообщают наши агенты, Лесток не отступает от императрицы ни на шаг, подчас вызывая у нее досаду.

– Императрица не хочет понять, что пятнадцать тысяч ливров годовых, составляющих тайную пенсию французского правительства, надо отрабатывать.

– Не исключено, милорд, что императрица не знает о существовании этой пенсии. Вряд ли Лесток склонен ее афишировать. Иначе неизбежен вопрос, за что он начал ее получать.

– Вы правы. Как оцениваются реальные возможности Лестока?

– Достаточно высоко, если даже Бестужев старается поддерживать с ним добрые отношения.

– Да, факт, говорящий сам за себя.

– К тому же император Карл даровал ему графское достоинство.

– Но с титулами никто не гарантирован от ошибок. Любимец сегодняшнего дня легко может стать ненужным завтра. Практически Лесток ничем не может быть надолго полезен императрице. А его вмешательство во все без исключения дела неизбежно приведет к охлаждению. Ему, должно быть, уже немало лет?

– Около пятидесяти.

– Вполне достаточно, чтобы испытывать уколы неудовлетворенного честолюбия и стремиться к внешним проявлениям власти. И еще одно – его отношения с французским послом?

– Маркиз де ла Шатарди, как известно, не принимал никакого участия в перевороте Елизаветы.

– И тем не менее получил от императрицы два очень высоких ордена.

– Дань симпатии к его стране, милорд, не более того.

– Он близок к императрице?

– Был. Мы получили известие, что французское правительство отзывает его на родину.

– Причина?

– Неудачное вмешательство в русско-шведские дела. Французы предпочитают ставку на одного врача.

Теперь оставалось переступить заветный порог. Как ни удивительно, но во время затянувшихся поисков желания войти в двери Климента не появлялось. Конечно, оно существовало, только такая встреча в чем-то могла оказаться решающей. Ведь к искусствоведческой загадке присоединилась загадка детства. Трудно было разочаровываться, тем более усложнять и без того сложную задачу. Мешало и то, что все подробности нынешнего быта Климента были известны во всех подробностях.