Наталия Вико: Тело черное, белое, красное

– Покушайте, Петр Петрович, – остывает уже! – Ирина взяла нож и вилку.

– Чегой– то? Рыба, что ли? Не очень я ее уважаю, ну, кроме селедки, конечно. На флоте вот так наелся! – провел он ребром ладони по горлу.

– А если под водочку? – Ирина взяла графинчик и, ласково глядя на матроса, налила ему полный бокал.

– Ну, коли под водочку… что верно – то правильно…

Он с удовольствием выпил и принялся за осетрину.

Какое-то время ели молча. Рыба была отменная. Ирина, подождав, пока ее гости закончат есть, подала знак, чтобы убрали тарелки.

– А что рыбку не доели? – встревоженно спросил официант у Ирины. – Не понравилась?

– Очень вкусно. Просто я не ем так много. Спасибо.

– Бисквитик к чаю желаете?

Мальцев отрицательно помотал головой.

– Сладкое не ем, у меня от него живот крутит. Я лучше покурю.

Со стороны сцены доносился голос певицы, тоскливо выводившей романс про милого друга. Мальцев молча слушал, повернувшись на стуле и оперевшись локтем на его спинку. На глазах как-то вдруг сразу запьяневшего Тушкевича выступили слезы. Дослушав до конца, Мальцев повернулся.

– Хорошо поет! Надо бы расстрелять… – и он загоготал.

– Любите музыку? – растерянно спросила Ирина, которой показалось, что она ослышалась.

– Может, и люблю, – Мальцев хмыкнул. – Да времени нет, на любовь-то. У нас Куклин большой любитель, да? – обернулся он к захихикавшему Тушкевичу.

Ирина непонимающе переводила взгляд с одного на другого.

– Это у нас товарищ есть такой, Куклин, – пояснил Тушкевич. – Он как-то у Шаляпина в гостях был. Ну, помереть – не встать! Да, Петр Петрович? Можно рассказать?

– Валяй, Санек! – Мальцев облокотился на стол и, подперев голову руками, опустил отяжелевшие веки.

Тушкевич, оживившись, начал рассказ.

– Пил, значит, он водку с Шаляпиным. С ними финляндский коммунист Рахия и еще пара наших было. Не просто водку, а эстонскую – из картошки ее гонят. Выпили чуток, да и начали о театре, актерах, то да сё. Куклин и скажи сгоряча – таких, мол, как Шаляпин, надо резать! Спрашивают его, почему? Отвечает: "Талант нарушает равенство!". Несправедливо это, говорит, когда один может, а другой нет.

Мальцев приоткрыл глаза.

– Кстати, Санек, он прав! Этот лозунг надобно по всем театрам развесить! Очень даже пролетарский лозунг!

– И начал потом Куклин вопить, – продолжил Тушкевич, – спьяну-то, что вы, актеры, для пролетариату сделали? Какой такой от вас прок для революции? А Шаляпин как заорет: "Встать! А ну, подобрать живот, как ты смеешь со мной так разговаривать, сукин сын!". И все это голосом царя Ивана Грозного.

– А то он слышал… – недовольно буркнул Мальцев, на лице которого обильно выступил пот, а на коже появились багровые пятна.

– Слышал-не слышал, Петр Петрович, да только Куклин вскочил по стойке смирно, да чуть от страха в штаны не наложил! – Тушкевич помолчал. – Статью-то как напишите, нам подарите? – спросил он Ирину и вдруг, приложив руку к животу, внезапно побледнел.

"Ну вот, кажется, и все…" – подумала Ирина, подзывая официанта.

– Пожалуйста, голубчик, водички. И – соды немного. Мне что-то нехорошо. – Она повернула голову к Тушкевичу. – А статью непременно подарю. Только придется еще раз встретиться, дня через два. Мне нужны будут ваши воспоминания о событиях гражданской войны…

"Пора!" – решила она и попыталась подняться, двумя руками схватившись за руку подошедшего со стаканом воды официанта.

– Мне плохо… – пробормотала Ирина и начала медленно оседать на пол, краем глаза заметив, как Мальцев захрипел и, падая вбок, потянул за собой скатерть. Бледный Тушкевич кинулся было ему на помощь, но вдруг, скрючившись и хватая ртом воздух, рухнул на колени.

– Врача… – еле слышно шепнула Ирина и закрыла глаза, слыша звон бьющейся посуды, хрипы, испуганные крики, торопливые шаги, чувствуя брызги воды на лицо, прикосновение пальцев, расстегивающих ворот платья, слыша встревоженный голос: "Уверяю вас, они оба уже не дышат, а женщина пока жива".

Закашлявшись от резкого запаха нашатырного спирта, она открыла глаза и отвернула лицо в сторону.

– Ой, живая! – голос принадлежал молодому веснушчатому парню, с умными добрыми глазами, судя по белому халату – фельдшеру из кареты скорой помощи. – Живая! Слава Богу, хоть она живая! Гражданочка, вы – живая! – радостно сообщил он Ирине.

– Она рыбу-то не доела. Те – все съели, а она… – пояснил милиционеру стоящий поодаль мальчишка в синей рубахе.