Вячеслав Усов - День гнева

Наливка словно испарялась. То, что Наум благоразумно скрывал в общении с законопослушными людьми, вдруг полезло наружу с ошеломившей Меркурия страстью:

— Мы, жиды, богоизбранный народ! Мы знаем своих предков с египетского пленения. Знатнейшие литвины ведут свой род от племянника Неронова. Мы — древнее!

Прикрыв глаза, Наум стал перечислять своих пращуров, кто кого родил. Меркурий слушал терпеливо, даже растроганно. Человек не может постоянно пребывать в ничтожестве, оно должно уравновешиваться внутренней гордыней, тем более ожесточённой, чем глубже унижение. Не для мести ли понадобились ему бланкеты Курбского?

— Всё же в Литве у вас права. Не то в Московии.

— Московский великий князь не пускает нас, якобы мы развратим его народ. Лишь грошами нашими помалу пользуется через своих людей в Литве. Ну и мы умеем взять своё, по лезвию пройти. Идише копф...

Он перешёл на идиш, Меркурий уже не понимал его. В глубине горячих глаз клубились злоба и обречённость. Шпег, вор, подделыватель бумаг и денег знают, что рано или поздно виселицы-шибеницы не миновать. Неизвестно, чем промышлял Наум Нехамкин, но, судя по знакомству с Антонием Смитом и интересу к бланкетам Курбского, деяний его хватило бы на несколько шибениц. Не в своей шкуре он родился. Тяга к наживе, повально заразившая его сородичей, маяла его меньше, чем уязвлённая гордыня.

— Заутра поедем в Троки, — заключил Наум. — Сведу тебя с тым вязнем-московитом, о коем пан Антоний говорил. Останешься доволен, пане мой милостивый.

Угроза, вежливость, издёвка мешались в голосе его, как запахи корчмы — в сенях. «Мне это надо?» — едва не произнёс Меркурий с местечковым подвывом. Вовремя смолчал.

Михайле Монастырёву полюбился чистый городок с краснокирпичным замком над озером. В ту зиму оно замёрзло рано, крепко, проруби за ночь обмётывало льдом, прачкам и рыбакам приходилось дробить и вычерпывать его, возле дымящихся щелей копились груды зелёных и голубых осколков, опушённых инеем. Даже из голых сучьев и сосновых игл мороз выдавливал остатки влаги, такой же хрупкой пряжей оплетавшей скрюченные щупальца деревьев.

В Троках Михайло пользовался относительной свободой. Бродил по улочкам предзамковой слободки в сопровождении вооружённого слуги и даже заглядывал в шинок, если случалось разжиться грошами. К ужину, перед подъёмом моста через протоку, возвращался в замок, в холодноватую каморку, обогревавшуюся дымоходом от очага: внизу была поварня для наймитов.

С ними Михайло и кормился, не ропща на простую пищу, не успев привыкнуть к пастетам и тонким винам. Но не отказывался от приработка, дававшего возможность выпить с местными шляхтичами горелки тройной очистки и закусить рыбой-фиш по-жидовски. Временами покалывало: имел ли право он делать то, за что ему приплачивал секретарь Воловича? Перед Богом и совестью — нет. Но из Москвы дважды, как приезжал в Литву царский посланник, а после — гончик, давали указание; исполняй без сомнения, что пан Троцкий укажет, иж бы войти к нему в доверие. И то сказать, какие ведал Михайло тайны государевы, те устарели. Да секретарь не тайного добивался, а самого простого, повседневного, «наипошлейшего». С изумлением убеждался Монастырёв, как приблизительны представления литовцев о глубинной, исконной московской жизни, порядках во дворце и управлении государством.

В зиму между походами служба Остафия Воловича готовила для короля доклад о положении в Московии. Четверо дьяков-секретарей трудились в Троках над сведениями, скопившимися в архивах замка и поступавшими от Филона Кмиты [22] Кмит Филон — оршанский староста. . Многие были неправдоподобны, наивны и темны. Иных различий, — например, между двором и земщиной после ухода Симеона Бекбулатовича [23] ...после ухода Симеона Бекбулатовича... — Симеон Бекбулатович (ум. в 1616 г.) — касимовский хан, потомок ханов Золотой Орды, в 1573 г. был крещён, а осенью 1575 г. посажен «Великим князем всея Руси». Его фиктивное правление длилось 11 месяцев, затем он стал именоваться «великим князем Тверским». Симеон Бекбулатович был лишён титула и пострижен при вступлении на царство Бориса Годунова. , — литовцы не улавливали и прибегали к разъяснениям Монастырёва. Платили сразу. Он отправлялся в шинок залить сомнения. Там завелись «прыяцели», тоже гасившие горелкой и медовухой своё — тоску, озлобленность или безысходный сердечный жар.

Близко сошёлся Монастырёв с двумя помещиками, имеющими «маетности» в окрестностях Трок. К свежему человеку тянулись потому, что собутыльникам уже приелись мудрые суждения о судьбах Речи Посполитой. Михайло, выученик Умного-Колычева [24] Умный-Колычев Фёдор Иванович (ум. в 1567 г.) — боярин. Сопровождал Ивана Грозного в походе на Казань в 1552 г. и в 1563 г, — в Полоцк. В 1565 г. был назначен послом в Польшу, но посольство было задержано из-за эпидемии, а в феврале 1567 г. вместе с Григорием Нагим и Василием Щелкаловым он поехал в Литву с поручением добиться некоторых территориальных уступок Москве, а также выдачи Курбского. Миссия оказалась безуспешной, и после переговоров в Орше послы вернулись в Москву. , слушал сочувственно, без настораживающих вопросов.