Леонид Ефанов - Покорение Крыма

— Фамилия ваша — и жена, и дети, и девки, что прислуживают, — жива, здорова и благополучно обитает в Бахчисарае. Их надёжно охраняют, и ничто им не угрожает... Но вот людей и свиту вашу татары вырезали.

— Господи, — крестясь, мелко задрожал губами Пётр Петрович. — Их-то за что?

Али-паша насмешливо дёрнул углом рта:

— На то и война, чтоб убивать.

— Они же при мне — резиденте! — состояли, а не в войске.

— Дикие народы цивильных законов не чтят, — развёл руки Али-паша...

Вопреки ожиданиям Веселицкого, Долгоруков не проявил бдительности и, не долго думая, прислал 1 августа Али-паше согласие на перевод флота и войска к Кафе. Янычары без промедления стали грузиться на корабли, а конницу паша отправил к крепости сухим путём, по прибрежным горным дорогам.

3 августа флот, выстроившись в кильватерную колонну, покинул опустевшую и притихшую Алушту. При хорошем ветре путь к Кафе занимал не более пяти часов, но налетевший вскоре затяжной шторм разметал суда вдоль побережья, и на кафинский рейд остатки флота вышли лишь спустя три дня.

Ещё два дня корабли стояли на якоре, настороженно нацелив пушки на крепость. (Татарский Алим-Гирей-султан уведомил пашу, что Кафа заминирована русскими и будет взорвана, едва турки ступят на берег). Веселицкий обозвал султана лжецом и заверил Али-пашу, что крепость совершенно безопасна.

Отряды янычар осторожно высадились в гавани, придирчиво осмотрели крепость, каждый дом, каждый подвал и, убедившись, что никто ничего не минировал, быстро заняли все окрестности.

Вскоре Али-паша, сошедший на берег под гром корабельных пушек, потребовал доставить к нему Веселицкого, по-прежнему содержавшегося на «Патроне».

— Скажи мне по-приятельски, — вкрадчиво спросил он резидента, — смеет ли кто из российских чиновников, преследуя свой интерес, написать и обнародовать что-нибудь ложное о политических делах империи?

Веселицкий уверенно ответил:

— Только изменник, коему жизнь наскучила! Ибо любой, кто на такую дерзость отважится, живота лишён будет немедленно.

— А что ты скажешь на это?.. Хан Сагиб-Гирей написал мне, что получил письмо от Бахти-Гирей-султана, будто в заключённом Россией и Портой мирном трактате выговорено остаться Крымскому ханству в прежнем своём состоянии, в каком оно до нынешней войны было, а не вольным и независимым, как сообщено Долгорук-пашой.

Веселицкий понял, что, решившись на бунт, Сагиб-Гирей сжёг все мосты к отступлению и теперь, боясь расплаты за предательство, делал попытку подтолкнуть Порту к продолжению войны в Крыму. Придав лицу строгость, он сказал выразительно:

— Я могу поклясться, что сообщённые его сиятельством пункты мирного трактата присланы прямо от господина генерал-фельдмаршала Румянцева, под руководством которого был заключён мир и спокойствие обоюдным сторонам доставлено. Вы можете проверить их по экземпляру великого везира, что вам доставили его чиновники.

Али-паша обругал хана за его коварство и приказал увести резидента...

Али-паша продержал Веселицкого в своём лагере до середины сентября, а затем отпустил вместе со всеми бывшими при флоте русскими пленными, включая капитана Павлова (поручик был заочно произведён в новый чин) с казачьей командой, отданного туркам в начале лета Девлет-Гиреем. Позднее Екатерина за ревностное служение отечеству и в покрытие понесённых убытков пожаловала Петру Петровичу восемьсот душ крепостных в Витебской губернии.

Август — сентябрь 1774 г.

Тем временем по приказу Долгорукова русские войска стали покидать пределы Крымского полуострова. За Перекоп выводились все полки — пехотные, кавалерийские, казачьи, — за исключением Белёвского пехотного, оставленного в Керчи и Еникале.

Долгоруков конечно же видел, что указ Военной коллегии, составленный в Петербурге до получения известий о турецком десанте, не соответствовал сложившейся обстановке, но взять на себя ответственность за его невыполнение не захотел. А именно так следовало поступить сейчас!.. Он лишь написал Екатерине реляцию, в которой подробно изложил свои опасения о присутствии турецкого флота у побережья, о сообщениях конфидентов, что турки собираются оставить в Крыму до 25 тысяч янычар, что в ханы прочат Девлет-Гирея.

А в конце реляции попросил уволить его от командования армией по слабости здоровья.

«О хане и правительстве крымском вашему императорскому величеству осмелюсь доложить, — говорилось в реляции, — что первейшая особа весьма слабого разума, не имея не только искусства в правлении, но ниже знает грамоте. При нём же управляющие суть самые враги державе вашего императорского величества... По бесчувственности сего варварского народа наверно я заключаю, что, нимало не уважая над ними высочайшего благодеяния, охотно возжелают они поработить себя Порте Оттоманской».