Леонид Ефанов - Покорение Крыма

«Горделив турок, — подумал Румянцев, складывая толстыми пальцами бумагу, — но рассудка не лишён. Ежели только не хитрит... — Пётр Александрович не очень поверил в искренность Муссун-заде. Он хорошо помнил, как тот своими указаниями намертво связал руки турецким полномочным в Бухаресте, что в конце концов привело конгресс к разрыву. — Видимо, хочет оттянуть начало нашей кампании. Или же вовсе оную сорвать... Только я тоже ведаю, как письма пишутся...»

По болезненной слабости он сам перо в руки не взял — тихим сухим голосом продиктовал ответ.

Напомнив Муссун-заде об ультиматуме, представленном российской стороной, он указал, что ожидает уведомления «на те последние предложения, которые на Бухарестском конгрессе послом её императорского величества были сделаны к прекращению войны и для мира вечного».

Саид и Мельников уехали за Дунай. Спустя две недели они вернулись в Яссы.

Пока нарочные находились в пути, фельдмаршалу донесли, что со стороны Константинополя в Очаков проследовали девятнадцать больших кораблей с десантом, а пехотные отряды маршируют к Шумле и Варне. И новое письмо везира подтвердило опасения, что Муссун-заде хитрит, старается выиграть время для укрепления своей армии.

В письме были повторены прежние, известные ещё по Бухарестскому конгрессу условия замирения, неприемлемые для России: крымский хан должен получать «дозволение и дипломы султанские»; российский двор должен был отказаться от требования Керчи и Еникале; на Чёрном море разрешалось торговать «простым купеческим судам без пушек и оружия», но о проходе через проливы в Средиземное море вообще не упоминалось; наконец, все крепости в Крыму должны остаться «во владении татар», причём «вовнутрь помянутых крепостей не имеет быть ни один человек из российских войск». (О расположении войск Порты не упоминалось, что сразу же наводило на мысль о сохранении на полуострове турецких гарнизонов).

Оправившийся за время отсутствия нарочных от болезни Румянцев был бодр, деловит и, расхаживая по кабинету, громогласно выражал своё возмущение:

— Везир, видимо, желает извлекти из меня смягчение ультиматума. Но забывает, что в этом я не властен. Вместо ожидаемых от него способствовании к заключению мира, обретаю я в письме настояние на тех же артакулах, что не явят никакой склонности к прекращению войны... Ему же известао из тех самых конференций, на которые он ссылается, что независимость татар, уступка в Крыму крепостей и неограниченное кораблеплавание были и есть главными и непреложными пунктами с нашей стороны к миротворству... Ну что ж. — Румянцев рубанул рукой воздух, — он сам вынуждает меня следовать к миру военной дорогой!

И приказал генералам поспешать с выходом к дунайским переправам.

Март — апрель 1774 г.

Калга Шабас-Гирей долго увещевал Джан-Мамбет-бея порвать с Россией, присылал письма, подарки, деньги. Бей принимал дары, но по-прежнему отвечал, что клятву не нарушит и против русских не пойдёт.

Шабас не верил в чистосердечность слов бея и с юношеской страстностью жаловался хану:

— Старый шайтан боится русских, что за ордой приглядывают! Дозволь мне расправиться с ними!

Девлет-Гирею претила горячность калги, но он тоже считал, что бей станет сговорчивее, если русские оставят орду.

— Во имя Аллаха — иди, калга!..

Шабас атаковал Бухвостова решительно, но неумело, подставив весь свой отряд под картечные залпы единорогов. В считанные минуты он потерял до двухсот человек убитыми; раненых было в два раза больше, а побитых лошадей — до полутысячи.

Встретив такой дружный отпор, татары отхлынули назад, скрылись в балках. Там опытные аги, не слушая приказов калги, перестроили войско, обошли отряд Бухвостова с флангов и окружили плотным кольцом.

Подполковник, косясь глазом на скачущую по холмистой степи конницу, успел построить отряд в каре, выставив с каждой стороны по одному единорогу.

Теперь татары близко не подъезжали — выжидали, когда артиллеристы растратят порох, чтобы затем раздавить каре своей многочисленностью. Бухвостов, гарцевавший внутри каре, понял тактику неприятеля, крикнул пушкарям, чтобы стреляли пореже — надо было простоять час-полтора. (В начале боя он послал казака к едисанцам и верил, что они помогут).

Джан-Мамбет-бей, прислушиваясь к далёким выстрелам, скользко летевшим над ещё заснеженной степью, поднимал ближние аулы. Едисанцы на коней прыгали ловко, однако с места не трогались, глухо роптали. Некоторые в голос стали кричать, что нельзя выступать против единоверных.