Юрий Давыдов - Головнин

Отмечая «серьезность и вдумчивость» В. М. Головнина, автор, однако, упрекает его в несерьезном, невдумчивом отношении к «боевым способностям» японцев. А коль скоро такое отношение было усвоено, то и оказывается, что Головнин в известной степени (ему известной, Д. Позднееву) повинен в неудачах русско-японской войны, происходившей без малого столетие спустя.

В дневнике он еще красноречивее: «Последовавшее 11 июня 1811 года с нами при острове Кунашир несчастие помрачило мой рассудок. Волнующиеся мои мысли везде представляли мне толпы соединенных бедствий, стремящихся поразить меня». Рикорд П.И. Записки флота капитана Рикорда о плавании его к Японским берегам в 1812 и 1813 годах и о сношениях с японцами. – СПб., 1816.

Сравнительно недавно опубликован документ, проливающий свет на намерения США способствовать освобождению В.М. Головнина и его команды. (Россия и США: становление отношений, 1765-1815. – М., 1980. Док. № 423.)

Впрочем, не всегда отрывочной. В Библиотеке им. В. И. Ленина хранится объемистый – 1054 страницы – манускрипт «Канкай ибун». Это подробный рассказ японских рыбаков, проживших в России десяток лет, побывавших в Петербурге, получивших аудиенцию у Александра I и т.д. На родину их доставил И. Ф. Крузенштерн, совершавший кругосветное плавание. (См.: Давыдов Ю. В. Кольцо морей, или Приключения четырех японцев и одной рукописи. // Мир приключений. – М, 1962. Кн. 7.)

Головнину в Японии показывали чертежи перехода Крузенштерновой «Надежды» из Кронштадта в Нагасаки. Эти чертежи (планы) сделали японские пассажиры русского шлюпа. Василий Михайлович и удивился, и восхитился. «На них, – пишет он, – были изображены Дания, Англия, Канарские острова, Бразилия, мыс Горн, Маркизские острова. Камчатка и Япония – словом, все те моря, которыми они плыли, и земли, куда приставали. Правда, что в них не было сохранено никакого размера ни в расстоянии, ни в положении мест, но если взять в рассуждение, что люди сии были простые матросы и делали карты на память, примечая только по солнцу, в которую сторону они плыли, то нельзя не признать в японцах редких способностей».

Город Фукуяма на крайнем юго-западе острова Хоккайдо, у входа в Сунгарский пролив со стороны Японского моря.

Неизвестный автор. Пер. с яп. А. Е. Глускиной.

Эдо – первоначально замок, возведенный в 1590 году полководцем Токугава Изясу. В 1603 году Токугава провозгласил себя сегуном, правителем. Его династия господствовала около двух с половиной веков. Все это время императорский двор роскошествовал в городе Киото. Император царствовал, сегун правил. Одной из черт токугавского режима был курс на изоляцию от внешнего мира. Еще многие годы спустя после головнинского пленения сегунат в десятый, кажется, раз подтвердил неизменность избранного курса. После свержения сегуната в конце 60-х годов XIX века резиденцией императоров становится Эдо, переименованный в Токио.

Исса. Пер, с яп. В Н Марковой.

Во время русско-японской войны пленный мичман Анатолий Толстопятов бежал с товарищами из заключения. Они тоже скитались в горах и тоже были пойманы. Кляня почем зря «наглых и надменных» островитян, мичман, однако, отмечает, что японцы отнеслись к беглецам весьма снисходительно. (См.: Толстопятов А. М. В плену у японцев. – СПб., 1908.)

Этот «лексикон» сохранился среди бумаг В. М. Головнина. находящихся в Центральном государственном архиве Военно-Морского Флота (Ленинград).

Почти век спустя, во время русско-японской войны, офицеров содержали в плену еще вольготнее. В уже цитированной книжке А. Толстопятова сказано: «Пленные офицеры имели каждый отдельную комнату, пользовались садом, в их распоряжении был биллиард и теннис, наконец, они получали жалованье от русского правительства по 50 р. в месяц и, казалось, ни в чем не нуждались. Но, боже мой, какое то было тяжелое, беспросветное существование!»

Головнин причислял себя к людям среднего роста, но японцам он казался «великаном». «Матросы же наши, – замечает Василий Михайлович, – и в гвардии его императорского величества были бы из первых. Итак, какими исполинами они должны были казаться японцам!»

Это послание П. И. Рикорд поместил в своей книге без каких-либо сопроводительных восклицаний, полагая, что оно говорит само за себя. Иначе поступил Ф. Булгарин. Много лет спустя ему попались подлинники японских писем Головнина на рисовой бумаге. Публикуя автографы в цитируемых выше «Воспоминаниях», Булгарин предварил их панегириком. «Письма сии вполне характеризуют геройский дух русского моряка. Если бы подобное событие случилось в Древнем Риме, то Головнин был бы прославлен, как Регул!» Преамбулой Булгарин не удовольствовался, он снабдил письма сносками: «Если ли что выше в летописях Древней Греции и Древнего Рима!», «Вот истинное самоотвержение, т.е. геройство!», «Истинное величие!»