Алексей Шишов - Унгерн. Демон монгольских степей

— Значит, Роман Фёдорович, в Кобдо, к Кайгородову?

— Нет, не туда. В Халхе нам делать больше нечего. Скоро здесь нас будут гонять как последних волков.

— Значит, в третий раз пойдём на Верхнеудинск? Я готов.

— Нет, и туда тоже не пойдём.

— Тогда куда же?

— В Тибет.

— К Далай-Ламе? Но проскочить в жару через каменистую, безводную степь? Без запасов провианту, без воды перейти через Гоби? Да в тех местах летом даже верблюжьи караваны гибнут.

— Ну и что из того, что купеческие караваны гибнут. Мы не торговцы, а конные воины. Да ещё к тому же проверенные войной.

— А людские потери? Ведь они, вне всякого сомнения, будут значительными.

— Потери людей меня лично никогда не пугали. Война есть война, в ней выживает сильнейший.

— Может быть, нам лучше всё же остаться в Монголии. Совершим налёт на Ургу и увезём с собой Богдо-гэгена. И вся Халха встанет на нашу сторону.

— Не встанет, Резухин. Считай, что Монголия уже пала под натиском революционного безумия.

— А если податься в Приморье?

— Нам с тобой за ургинские дела ни в Маньчжурии у Чжан Цзолиня, ни в Приморье у каппелевцев показываться нельзя. Судить даже не будут, сразу пристрелят.

— Роман Фёдорович. Если в Тибет, то что мы там будем делать?

— Как что? Наймёмся на военную службу к Далай-Ламе. В его тибетскую армию.

— А примет он нас?

— Ещё как примет! Я для него борец за буддистскую веру. Это ему любой монгольский или бурятский лама подтвердит.

— И это всё? Думаю, что маловато для тёплого приёма целой конной дивизии в тибетских горах.

— Есть ещё одна веская причина. После падения династии Циней китайские республиканцы всё чаще заявляют о своих правах на Тибет. По всему югу Китая сегодня расползается краснота.

— Значит, Далай-Ламе сегодня нужно настоящее войско?

— Конечно. Хозяин дворца Поталы, что в столичной Лхасе, человек энергичный, свою власть над горами будет отстаивать до предела возможного.

— Хорошо если так. Вот тут-то мы ему и пригодимся. Целая конная дивизия. Да ещё какая.

— Ещё как пригодимся. Знаешь, на кого хочет сегодня походить ныне живущий в Потале Далай-Лама?

— На кого? Не на Богдо-гэгена, конечно?

— На самого Сронцзангамбо Тибетского.

— Это ещё кто такой?

— Это правитель первого тибетского царства. Сронцзангамбо создал его в 634 году. Тогда военные отряды тибетцев с гор не раз ходили походами на китайскую провинцию Сычуань, разорили её всю. Воевал с Сронцзангамбо долго и безуспешно сам император Тайцзун.

— И чем закончилась та война для тибетцев?

— Китайцы не победили. Императору Тайцзуну, чтобы заключить с Сронцзангамбо почётный для себя мир, пришлось отдать ему в жёны свою племянницу принцессу Вэнь Чэн.

— И откуда ты всё это знаешь, Роман Фёдорович. Просто удивляюсь я тебе.

— Знать надо языки здешних степняков. И читать у учёных лам в монастырях их древние книги.

— Значит, правду говорят, что тибетская сотня по твоему приказу ушла в Тибетские горы через Гоби?

— Да. Тубуты из верных людей. Они мне поклоняются, потому и стали моими посланцами к Далай-Ламе, в Лхасу.

— Хорошие воины. Через пустыню пройдут обязательно.

— У них моё письмо к Далай-Ламе. Только ты, Резухин, о нашем разговоре помалкивай. Не каждый казак или колчаковец мечтает полезть от красных в Тибетские горы.

— Понял...

Всё, что казачий офицер Маштаков услышал, в ту же ночь стало известно его сослуживцам по оренбургской армии атамана Дутова. Унгерн даже не подозревал, что хранимые им от всех, кроме верного Резухина, планы на будущее и маршрут движения Азиатской конной дивизии перестали быть секретными. И виной тому стал его новый адъютант из оренбургского офицерства, который не раз сумел отличиться в последних боях.

Маштаков волей случая стал душой заговора против барона. К нему примкнули почти все дивизионные начальники, не считая разве что генерала Резухина и старых «даурцев». Для мобилизованных русских колонистов, княжеских цэриков, уже не говоря о колчаковских офицерах, оренбургских казаках и казаках-забайкальцах, горная страна Тибет была огромной каменной пустыней. Знающие Центральную Азию люди убеждённо говорили, что в знойное лето пустыня Гоби совершенно непроходима. И что те небольшие источники воды, которые могут попасться на пути, несколько тысяч людей и лошадей никак не напоят.

Унгерновских военачальников охватил откровенный ужас. Не подчиниться «бешеному барону» открыто означало погибнуть от рук палачей Сипайло и Бурдуковского. Поход через безводную Гоби в Тибет виделся полнейшим безумием и означал тоже смерть.