Алексей Шишов - Последний стратег

Деникин так описывает тот военный совет:

«Мы чувствовали, что первый порыв прошёл, что настал предел человеческих сил и об Екатеринодар мы разобьёмся: неудача штурма вызовет катастрофу; даже взятие Екатеринодара, вызвав новые большие потери, привело бы армию, ещё сильную в поле, к полному распылению её слабых частей для охраны и защиты большого города. И вместе с тем мы знали, что штурм всё-таки состоится, что он решён бесповоротно.

Наступило тяжёлое молчание. Его прервал Алексеев:

— Я полагаю, что лучше будет отложить штурм до послезавтра; за сутки войска несколько отдохнут, за ночь можно будет произвести перегруппировку на участке Корниловского полка; быть может, станичники ещё подойдут на пополнение.

На мой взгляд, такое половинчатое решение, в сущности, прикрытое колебание, не сулило существенных выгод: сомнительный отдых в боевых цепях, трата последних патронов, и возможность контратаки противника. Отдаляя решительный час, оно сглаживало лишь психологическую остроту данного момента. Корнилов сразу согласился.

— Итак, будем штурмовать Екатеринодар на рассвете 1 апреля.

Участники совета разошлись сумрачные. Люди, близкие к Маркову, рассказывали потом, что, вернувшись в свой штаб, он сказал:

— Наденьте чистое бельё, у кого есть. Будем штурмовать Екатеринодар. Екатеринодара не возьмём, а если и возьмём, то погибнем...».

В последующем исследователи Гражданской войны скажут, что Алексеев на том военном совете поддержал Корнилова в его стремлении продолжать бой за Екатеринодар только из-за солидарности со своим сподвижником. Но, скорее всего, он просто старался не показать себя пессимистом среди генералитета, измотанного за эти дни не менее своих подчинённых. Позднее Михаил Васильевич скажет откровенно:

— Если бы Екатеринодар и был взят, удержать его с 300 пехотинцами и 1000 конниками не удалось бы. Правда, к нам подходили казаки, но это не было войско, это было ополчение, ниже всякой критики...

Штурм города не состоялся. На рассвете 31 марта артиллерия красных обстреляла ферму, где находился штаб белых. Снаряд пробил стену в комнате, где за столом сидел Корнилов. Один из осколков поразил его в висок, второй в правое бедро. Через несколько минут военного вождя Белого дела не стало.

Тело генерала Корнилова вынесли на носилках из штабного домика. Вокруг собрались все, кто находился в эти минуты на ферме. Подъехал генерал Алексеев, который с утра был у бойцов донского Партизанского полка. Михаил Васильевич, стараясь не терять присутствия духа, обратился к помощнику погибшего командующего генерал- лейтенанту Деникину:

— Антон Иванович, принимайте тяжёлое наследство. Помоги вам Бог!

Два генерала, знавшие и уважавшие друг друга, молча обменялись крепким рукопожатием.

Первым нарушил молчание Алексеев. Он обвёл необычно суровым взглядом из-под очков стоявших вокруг носилок офицеров и сказал, обращаясь больше к самому себе:

— Скрыть гибель Лавра Георгиевича от бойцов армии до вечера мы не сможем. Надо готовить приказ по армии о нашей общей утрате.

Такой приказ был написан, разослан в добровольческие части и там оглашён. Он гласил:

«Параграф 1.

Неприятельским снарядом, попавшим в штаб армии, в 7 часов 30 минут 31 сего марта убит генерал Корнилов. Пал смертью храбрых человек, любивший Россию больше себя и не могший перенести её позора.

Все дела покойного свидетельствуют, с какой непоколебимой настойчивостью, энергией и верой в успех дела отдался он на служение Родине. Бегство из неприятельского плена, августовское наступление, Быхов и выход из него, вступление в ряды Добровольческой армии и славное командование ею - известны всем нам.

Велика потеря наша, но пусть не смутятся тревогой наши сердца и пусть не ослабнет воля к дальнейшей борьбе. Каждому продолжать исполнение своего долга, памятуя, что все мы несём свою лепту на алтарь Отечества.

Вечная память Лавру Георгиевичу Корнилову - нашему незабвенному вождю и лучшему гражданину Родины. Мир праху его!

Параграф 2.

В командование армией вступить генералу Деникину...».

В ночь на 2 апреля тела генерала Корнилова и полковника Неженцева были преданы земле на пустыре за немецкой колонией Гначбау в 50 вёрстах севернее Екатеринодара. На месте захоронения не поставили полагающихся по такому случаю крестов и не устроили могильных холмиков. Была составлена карта местности с координатами захоронения, которая была размножена в трёх: экземплярах. Карта была отдана на хранение разным лицам, которые никак не могли погибнуть все вместе.