Эдмон Лепеллетье - Капитан Наполеон

– Ну уж эти мужчины! Как им не стыдно так позорно отступать? – ворчала она со злостью, толкая ногой дверь своей прачечной. – О, если бы у меня было ружье, я-то уж осталась бы! Держу пари, что и Лефевр тоже не бросился бежать, как они.

Возбужденная, нетерпеливая Екатерина прислушивалась, поджидала вестей о победе, на которую не переставала надеяться. Когда пушки загромыхали изо всей силы, Екатерина подскочила от радости и закричала:

– Вот это наши! Браво, артиллеристы!

Затем она снова стала прислушиваться.

Пушечные выстрелы все учащались, доносились треск ружейных выстрелов, боевые крики. Очевидно, патриоты продвигались вперед, победа была за ними!

О, как не терпелось Екатерине поскорее увидеть своего Лефевра целым и невредимым, поцеловать его как победителя и сказать ему:

– Ну, теперь мы можем жениться.

Она лихорадочно металась по прачечной, ставни которой из предосторожности заперла.

Она не решалась уйти. Правда, ей очень хотелось вернуться на поле сражения, но она боялась, как бы в ее отсутствие не пришел Лефевр. Он будет встревожен и не будет знать, где ее искать. Самое лучшее было обождать его. Очевидно, после взятия дворца он с товарищами пройдет по улице Рояль-Сен-Рок.

Улица снова стала спокойной и пустынной, соседи позапирались у себя. Только что пробило двенадцать. Издали доносились отдельные ружейные выстрелы. Сквозь щель своей двери Екатерина видела вдали по улице Сен-Онорэ какие-то бегущие тени, преследуемые вооруженными людьми. Это были последние защитники дворца, которых преследовали по улицам.

Вдруг после двух-трех выстрелов, раздавшихся совсем близко от нее, Екатерина услыхала шум шагов по аллее, которая вела ко второму выходу из ее прачечной на улицу Сен-Рок. Она вздрогнула и пробормотала:

– Можно подумать, что сюда кто-то бежит. Да… кто-то идет. Но кто это может быть?

Бесстрашная, она подбежала к двери и открыла засов.

Показался человек, бледный, слабый, весь окровавленный, с рукой, прижатой к груди, он с трудом волочил ноги. Этот раненый был в белом костюме, коротких панталонах и шелковых чулках. Это был не патриот; если же он и сражался, то уж наверняка в рядах врагов народа.

– Кто вы? Что вам нужно? – решительно спросила Екатерина.

– Побежденный… я ранен… меня преследуют. Спрячьте меня, во имя Неба, мадам! Я граф Нейпперг… австрийский офицер…

Он не мог сказать ничего более. Розовая пена показалась на его губах, а лицо покрылось ужасающей бледностью. Покачнувшись, он рухнул у порога.

Екатерина, увидев, что этот молодой человек, так элегантно одетый, с жабо и жилетом, залитыми кровью, падает перед нею, испытала жалость и ужас.

– Ах, бедный юноша! – сказала она. – Как они отделали его!.. А ведь это аристократ! Он стрелял в народ, он даже не француз… он сказал, что он австриец. Но это все равно, во всяком случае он человек!

И движимая чувством доброты, которой так много в сердце женщины, как бы энергична она ни была (во всякой здоровенной маркитантке можно встретить нежную сестру милосердия), Екатерина нагнулась, ощупала грудь раненого, осторожно расстегнула залитое кровью белье и стала смотреть, жив ли он еще.

– Он еще дышит, – радостно сказала она, – значит, его можно спасти!

Затем, подбежав к кадке с водой, Екатерина набрала ведерко и, тщательно заперев дверь с улицы и осмотрев засов, вернулась к раненому.

Она наложила ему компресс, разорвав для этого на тряпки первое белье, попавшееся ей под руку. В спешке она не заметила, что разорвала мужскую рубашку.

– Батюшки! Что я наделала, – сказала она, – я изодрала рубашку клиента! – Она посмотрела на метку. – Ах, эго рубашка бедного артиллерийского капитана… Наполеона Бонапарта! У бедного парня их не очень-то много. Правда, он мне должен по громадному счету, но все равно – я верну ему новую рубашку; пойду куплю и снесу ему сама, скажу, что прожгла его рубашку утюгом. Только бы он принял, а то он так горд. Да, вот человек, который не обращает внимания на белье… не больше, чем на женщин, впрочем! – прибавила она с легким вздохом.

Продолжая думать о клиенте, рубашку которого она расщипала на корпию, Екатерина осторожно накладывала компрессы на рану артиллерийского офицера – гостя, совершенно неожиданного для такой патриотки, как она.

Вид этого молодого человека, пораженного, быть может, насмерть, бледного, совершенно без сил, перевернул все чувства Екатерины. Это уже не была амазонка в короткой юбчонке, которая стремилась затесаться в среду сражающихся, которая подскакивала от радости при каждом залпе и желала иметь ружье, чтобы принять участие в этом празднике смерти. Она стала ангелом хранителем, склонившимся к человеческим страданиям. На ее устах почти дрожало проклятие войне, а в голове мелькала мысль, что люди до сих пор остались порядочными дикарями, если могут таким образом решетить друг друга. Но в то же время у нее еще больше закипала ненависть против своих короля и королевы, сделавших неизбежной подобную бойню.