Эдмон Лепеллетье - Прачка-герцогиня

Что же предлагал красавец Александр в обмен за все эти дары, за все эти отданные ему во власть народы и уступленные территории? Он отделывался одними обещаниями, благосклонными улыбками, любезностями. Он заявил, что охладел к Англии, и, льстя династической мании Наполеона, соглашался признать новых королей, его братьев, только что возведенных им на шаткие троны. К чему обязывал его этот шаг? В дни бедствий император Александр мог преспокойно предоставить этим тронам рушиться и исчезать этим королям, которых он признал на минуту чисто из вежливости, и он же, как послушное орудие в руках Англии, нанес впоследствии смертельный удар поверженному гиганту. Рука Александра доконала его и кинула благородные останки героя во власть британского леопарда.

Маскируя лестью свое настоящее впечатление, русский государь, крайне холодный и превосходно владевший собой, видя, как легко в угоду ему Наполеон предавал своих верных союзников, как, например, Турцию, и отказывался воскресить Польшу, – вероятно, усомнился в прочности союза с Францией; с этой минуты он решил сдерживаться и оставаться другом великого человека лишь до первого поражения.

При прочих свиданиях, последовавших в нейтральном Тильзите, на которых император Александр неизменно обедал с Наполеоном, последний вздумал открыть перед честолюбием своего гостя неожиданную ослепительную перспективу.

Дворцовая революция обеспечила низложение султана Селима. Наполеону показалось ловким маневром предложить императору Александру раздел Турецкой империи. Русскому царю очень понравилось такое предложение: ему – Восток, Наполеону – Запад, они делили между собой земной шар, как двое наследников, пришедших наконец к соглашению, делят поле, долго остававшееся спорным.

В этот момент император Александр воскликнул, восторгаясь Наполеоном:

– Какой великий человек! Какой гений! Какая широта горизонта! Какая глубина ума! Ах, зачем я не знал его раньше! От скольких ошибок избавил бы он меня! Сколько великих дел совершили бы мы вдвоем!

Он воспользовался своим возрастающим влиянием на Наполеона, чтобы заступиться за прусского короля. Этого государя без королевства держали в почтительном отдалении. Все три монарха обедали вместе, а после обеда расходились, причем оба императора предоставляли прусскому королю изнывать в тоске ожидания, а сами запирались вдвоем в салоне и подолгу беседовали между собой.

Несчастный король Пруссии, которому угрожал раздел его государства, умолял императора Александра защитить его и добиться от Наполеона, чтобы его владения не были ограничены бывшими курфюршествами Бранденбургским и Саксонским, и думал поправить свои дела, вызвав к себе жену в расчете на то, что ее красота, обаяние и ум непременно подействуют на впечатлительного Наполеона.

Прусская королева Луиза, ожидавшая в городе Мемель результата переговоров, поспешила приехать. Ей было тогда тридцать два года, и она слыла первой красавицей в Европе. Она пыталась обольстить Наполеона, однако он, не доверяя ее искренности, остался глух и слеп ко всем обольщениям. Королева взялась за дело неискусно. В глубине души она ненавидела победителя, и ей не удалось прикинуться влюбленной в него до безумия. Роль женщины, внезапно охваченной страстью, Луиза сыграла как посредственная актриса, в исполнении которой прорывается плохо заученное с чужого голоса жалкое притворство.

Всем заискиваниям этой государыни Наполеон противопоставил равнодушие и ледяную твердость. Во время одного визита он вежливо поднес ей розу, взятую со стола.

– Ах, ваше величество, прибавьте к этому и Магдебург! – воскликнула королева вкрадчивым тоном, а затем, нюхая поднесенный ей цветок, склонилась к императору с влажным взором и с приветливой улыбкой и прошептала ему: – Ох, ваше величество, если бы вы пожелали быть великодушным… быть добрым! Как вас благословляли бы! Как любили бы!

– Ваше величество, – сухо перебил ее Наполеон, – вам следовало бы знать мои намерения; я сообщил их русскому императору, и он взялся передать принятое мною решение королю Вильгельму, так как императору Александру было угодно выступить посредником между нами. Эти намерения неизменны. То, что я сделал, сделано мной – должен сказать вам откровенно – только ради русского монарха. – И он удалился с поклоном. Это было сказано сухо и непреклонно.

Прусская королева, униженная как женщина, оказывалась окончательно лишенной своих владений как монархиня. И она затаила непримиримую ненависть к Наполеону и к Франции.