Вера Хенриксен - Знамение

— Ничего особенного.

— Если бы это было так, он бы не спрашивал у всех об этом.

— Обещаешь не выставлять меня на посмешище?

— Разве я когда-нибудь делала это?

Турир улыбнулся.

— Помнишь, однажды я запретил тебе брать с собой щенка на зимнее жертвоприношение в Тронденесе?

— Ты имеешь в виду тот, случай, когда я спрятала Фенрира в твой сундук, в котором ты хранил свою лучшую одежду?

Турир кивнул, и тут они оба расхохотались.

Сигрид внимательно посмотрела на Турира. Несмотря на седеющие волосы, в облике его было что-то такое, что напоминало ей Турира, каким она его знала на Бьяркее. Она не могла в точности сказать, что именно; возможно, глаза или смех…

Но внезапно Турир стал серьезным. Он вытянул вперед руку.

— Большой палец был почти отрублен ударом топора, — сказал он. — Взгляни!

Она посмотрела, но там не было никакой раны, только небольшой шрам, похожий на тонкую нить, между большим и указательным пальцами. Она удивленно взглянула на него.

— Как это произошло? — спросила она.

— После битвы я подошел к трупу короля, — пояснил Турир. — Я хотел вытащить копье, засевшее в его теле. Но, прежде чем вытащить его, я остановился и посмотрел на него, и мне показалось, что лицо его светится. Я вспомнил одного священника, которого убил в Ирландии, много лет назад; его лицо тогда также сияло.

И я не понимаю, что тогда произошло со мной. Я подумал о сказанных священником Энундом словах в то лето, когда Торберг Строгала строил для меня корабль. Я сболтнул ему, что поверю в его Бога, если на это будет знамение. «Если ты действительно хочешь этого, — сказал он, — ты получишь знамение, когда это будет угодно Богу».

Помнишь, я как-то уже говорил тебе об этом, и ты спросила, не хотел ли я когда-нибудь увидеть знак Божий.

Но Сигрид не помнила об этом.

— Нет, — сказал он, — этого я не хотел. Но возле трупа короля я испытал чувство спасения; я почувствовал, что Бог короля где-то совсем рядом и что сейчас произойдет нечто необычное.

Я заставил себя вытащить из него копье. И когда королевская кровь стекла с острия копья мне на руку, я задрожал, как мальчишка, впервые убивший человека.

И тут я почувствовал в руке тепло; думаю, на миг я потерял сознание. И когда я снова пришел в себя, я стоял на коленях, держа в руке вытянутое из тела короля копье, и рука моя была здорова.

— И теперь ты веришь в христианство? — спросила Сигрид.

— А что мне еще остается?

— Что сказал Энунд?

— Сначала он торжественно поблагодарил Бога. Но потом почесал в затылке и сказал, что все это следует обдумать.

Сигрид ничего не сказала.

— Один человек сказал, что видел короля Олава живым после битвы, — продолжал Турир. — Во всяком случае, тела его на месте не оказалось. И мне пришла в голову мысль, что он ожил. Что ты думаешь по этому поводу?

Сигрид медлила с ответом. «Всему есть свои границы», — подумала она. Она не могла поверить, что Турир смеялся над ней, тем не менее, она была в ярости.

— Думаю, что вы все рехнулись, — сказала она. — Сначала Кальв говорит о том, что многие приняли обычное ненастье за знамение…

— Не думаю, что это было обычное ненастье, — перебил ее Турир.

— Могу уверить тебя в том, что здесь лил дождь как из ведра.

— Неужели? — удивленно произнес Турир.

— А ты говоришь о каком-то знамении! Я скажу тебе вот что: я думаю, что Бьёрн Конюший ударил тебя топором по голове, а не по плечу, как сказал Кальв.

— Показать тебе след удара на плече?

— То, что у тебя остался след удара на плече, не значит, что он не ударил тебя по голове.

Турир рассмеялся.

— Думай, что хочешь! — сказал он.

Турир отправился на север, и Сигрид очень не хватало его. Они больше не говорили о его знамении, но он был в таком приподнятом настроении, в каком Сигрид не видела его со времени смерти Раннвейг.

Перед тем, как он уехал, она сказала ему, что он теперь не нуждается в серебряном молоточке, который она однажды дала ему. Она освободила его от обещания постоянно носить его при себе.

Но он улыбнулся и ответил, что она ошибается, думая, что он вернет ей молоточек обратно. Он говорил о нем с Энундом, и тот обещал выковать из него крест.

Сыновья Арни остались в Эгга надолго, хотя было ясно, что ни Финну и ни Торбергу это не нравится. Им не терпелось отправиться домой, хотя Арни предстояло остаться здесь надолго, как полагала Сигрид, перевязывая его раны.

Сигрид полюбила их всех, и к своему удивлению даже Финна. Он не стал более мягок в выражениях, но словесные перепалки между ним и Сигрид уже не были такими злобными. В конце концов оба они перестали воспринимать все это всерьез.