Валентин Пикуль - Ступай и не греши

Наконец Довнар и сам навестил ее в Славуте; гордая его появлением, она вместе с ним блуждала под высоченными соснами, внимательная к рассказам о тех небывалых трудностях, какие ожидают всех, кто желает стать инженером путей сообщения:

— Вакансий всего семьдесят в году, а желающих попасть в комплект больше тысячи. Подумай, ведь меня сразу скостят на экзаменах. Нужны какие-то ловкие обходные пути с переводом стрелок на самые главные магистрали, чтобы на моем жизненном пути все семафоры давали только зеленый свет…

Вместе они покинули Славуту, ехали в одном купе поезда, как законные муж и жена, и Довнар всю дорогу до Петербурга переживал — быть ему или не быть инженером-путейцем.

— В любом случае, — внушал он Ольге, — я должен попасть в комплект. Не удивляйся, но какой-нибудь запселый начальник ремонтного депо на станции Воронье Гнездо получает в месяц намного больше министра… Ты меня слушаешь?

— Конечно. С восторгом!

— Так вот я и говорю: это ли не жизнь? Да скажи кому-нибудь, что я… больше министра… так ведь никто не поверит!

— Никто, — соглашалась Ольга Палем.

Александра Михайловна Довнар-Запольская, ставшая в новом браке госпожою Шмидт, времени даром не теряла, и в ближайшие же дни она навестила контору Васи-Васи Кандинского.

— Помогите! — взмолилась она, хватаясь за высокую грудь, под которой подразумевалось наличие материнского сердца. — Мой сыночек, образованный, талантливый, благородный, давно горит святым желанием связать свою судьбу с паровозами. В нашей семье давно прозревали великое будущее железных дорог. Я сама с безмерным удовольствием всегда вдыхала дым паровозов. Но в Институте путейцев такой чудовищный конкурс, так режут, так режут… Вы же понимаете — без ножа режут!

— Я как раз ничего не понимаю, — ошалел Кандинский.

— Ах, боже мой, боже мой! Разве неизвестно, как трудно попасть в комплект избранных для учения. Всегда сыщется немало гнусных завистников, желающих погубить моего скромного сына, чтобы пристроить своих нахалов, и, как водится, вперед вылезут всякие там бездарности, а мой Сашенька талантливый, начитанный, образованный…

Тут Кандинский все уразумел, но развел руками:

— Мадам! Что я могу сделать для вашего сына, если к рельсам и шпалам я не имею никакого отношения?

— Но у вас же есть связи, — напомнила госпожа Шмидт. — Я уж молчу о своем детище, но вы-то… вы-то! Хотя бы ради Ольги Васильевны, которая измучилась, бедняжка, взирая на немыслимые страдания моего Сашеньки…

Кандинский был человеком порядочным. И свои хлопоты начал не ради Довнара, а ради того, чтобы угодить Ольге Палем, влюбленной в Довнара. Для этого он навестил князя Юрия Евгеньевича Гагарина, известного в Одессе филантропа, просил князя начертать рекомендательное письмо к институтскому начальству. Юрий Евгеньевич посмеялся:

— Надо и не надо, все идут ко мне! Ради вас я, конечно, готов служить. Но мое слово весомо звучит для общества одесских босяков или бедовых нищенок, которые держат на руках, баюкая, кулек с младенцем, на поверку оказывающийся березовым поленом. Но для министерства путей сообщения, боюсь, мое слово ничего значить не может…

Рекомендацию его сиятельства Кандинский подкрепил письмом своего приятеля Шевцова, строителя железных дорог, и все эти бумаги скоро попали в руки Довнара, который с глубоким поклоном вручил их П. В. Кухарскому, инспектору института.

— А к чему мне эти филькины грамоты? — сразу разъярился Кухарский. — Да и вам они ни к чему, ибо комплект студентов уже набран для прохождения курса, а вас там, пардон, не числится. Прием окончен. Свободных вакансий нет…

Семафоры закрылись, горяґ устойчивым красным светом.

Довнар так убивался, он так страдал от того, что не получать ему ежемесячно больше самого министра, что Ольга Палем не выдержала и во всю ширь распахнула платяной шкаф, выбирая самое скромное, но зато самое приличное платье.

— Куда ты? — плачуще вопросил Довнар.

Женщина кокетливо повертелась перед ним, как перед зеркалом, демонстрируя свой выходной туалет:

— Как тебе нравится такая «штучка»?

— Очень.

— Вот именно это лучше всяких рекомендаций. Особенно, если я появлюсь под черной вуалью, которая мне идет, да еще разрыдаюсь так, что все побегут за валерьянкой…

Нет, она не искала обходных путей, сразу направившись в министерство путей сообщения, где с февраля 1892 года восседал в кресле министра человек, с которым она как-то виделась в Одессе — еще в ту пору, когда Кандинский был для нее милым «пупсиком». Этим человеком был Сергей Ильевич Витте, только что начинавший свою баснословную карьеру на рельсовых путях великой железнодорожной державы.