Эдмон Лепеллетье - Фаворитка Наполеона

Воспользовавшись паузой в речи прокурора, который настойчиво продолжал этот рассказ, пускаясь в излишние подробности, делая отступления, явно выказывая сочувствие разбойнику, плугу на королевской службе, полковник Анрио внезапно произнес:

– Вы крайне обязали бы нас, если бы сократили эту историю, не имеющую к нам никакого отношения. Мобрейль украл драгоценности – да разве это касается нас? Он хотел убить Наполеона, но, к счастью, потерпел неудачу; какая же связь между этими фактами и процессом, который затевается против нас?

– Мы как раз дошли до дела, полковник. В жизни мошенника все сплетается вместе. Он развращает все, к чему причастен, и каждая личность, соприкасающаяся с ним, неизбежно будет скомпрометирована. Обвинительный акт ставит Мобрейлю в укор неточность в исполнении приказов высших властей, отводя второстепенное место вооруженному грабежу на большой дороге.

– Одно не чище другого, – сказал Анрио. – Вашему делу служат наемники, достойные своей низкой работы. Когда государство нуждается в подобных помощниках, оно заслуживает сожаления.

– Не королевское правительство достойно жалости, но скорее вы сами, полковник, играющий роль жертвы или сообщника как раз в настоящем деле об украденных бриллиантах. Вы говорили мне, что ваша жена многократно встречалась с маркизом де Мобрейлем?

– Да, и я могу открыто заявить об этом. Тут нет никакого позора! Если бы все порядочные люди, знавшие этого Мобрейля, должны были навлекать на себя подозрение, это было бы плачевно.

– Пожалуй, но не у всех порядочных людей есть ветреная, неосторожная жена-кокетка! – иронически промолвил прокурор, не стараясь замаскировать свой ясный намек. – Постойте, хотите выслушать несколько слов вот отсюда? Это копия дела Мобрейля; тут изложены его ответы судебному следователю. В них вся защита подсудимого. И его оправдают, основываясь на ней, я нисколько в том не сомневаюсь, потому что он противопоставляет обвинению алиби, которое, по-видимому, доказано: ведь его показание подтверждено достоверными свидетелями. Прочтем, однако, рапорт, он поучителен.

Тут, переворачивая страницы, прокурор стал отыскивать отмеченное им место в обвинениях и ответах маркиза. Найдя что следовало, он поднял голову.

– Послушайте, вот подлинные слова Мобрейля: «Восемнадцатого апреля, в тот же день, когда королева Вестфальская покинула Париж, в три часа дня, я провел вечер и ночь в ресторане Латюиля в обществе жены полковника Анрио».

– Мерзавец! Негодяй! – воскликнул Анрио. – Этот человек лжет! Вы видите сами, что это невозможно. Пусть он установит, что его видели с моей женой в тот день, пусть докажет, что она скомпрометировала себя с ним!

– Он так и сделал, полковник; Мобрейль ловко взялся за это! Он представил свыше десяти свидетельств в свою пользу, сплошь достоверных.

– Они не могли признать мою жену, мою дорогую Алису; эти люди не видали ее в глаза: она никогда не бывала у Лятюйя.

– Жестоко ошибаетесь! Она много раз приходила в Ресторан с Мобрейлем в качестве кавалера, а также, до вступления союзников, с супругой маршала Лефевра, которая таскалась в свою очередь с сержантом ла Виолеттом.

– Эти факты ничего не доказывают, не оправдывают ужасной клеветы!

– Мобрейль думает наоборот. У него есть свидетели, повторяю вам. Он провел ночь восемнадцатого апреля в ресторане Лятюйя с госпожой Анрио. Жена Лятюйя, слуги, прислуживавшие им, люди, знающие в лицо госпожу Анрио, утверждают, что Мобрейль не лжет! Впрочем, у вас есть довольно простое средство убедиться в том, не обманул ли нас Мобрейль, нет ли тут, несмотря на многочисленные уверения, подтверждающие факты, умышленной ошибки, обмана.

– Какое же это средство?

– Напрягите хорошенько свою память и скажите мне, где провели вы ночь восемнадцатого апреля… не ночевали ли вы, например, вместе со своей женой? Стоит вам доказать это, как вся мерзкая ложь Мобрейля рухнет сама собой. Останется одна запутанная комедия, в которой он заставил сыграть роль обманщиков или доносчиков чересчур податливых свидетелей; и я первый встану тогда на вашу защиту.

Полковник Анрио медлил с ответом. Он переживал жестокую пытку.

Вопрос прокурора поставил его в сильнейшее затруднение. Какое ужасное сомнение, какой мрак должны были бы овладеть его умом, если бы, по какой-нибудь роковой случайности, ему не удалось разъяснить дело, найти немедленное и неопровержимое доказательство! С пылким нетерпением перебирал Анрио свои воспоминания. Однако ни единый луч торжества не освещал его лица, искаженного тревогой, ужасом при невозможности убедить себя.