Георг Эберс - Уарда

Бент-Анат с улыбкой отвела брата от девушки, чье дыхание становилось глубже и ровнее. В палатку вошел врач и сказал, что теплая ванна из лекарственных трав готова, и, как они надеются, это восстановит силы девушки.

Дочь фараона приказала служанкам помочь врачу перенести Уарду и хотела сама пойти с ними, как вдруг явился посланец фараона и позвал ее в палатку Рамсеса. Бент-Анат догадалась, что означает это приглашение, и попросила всех удалиться, чтобы она могла надеть праздничное платье. А за Уардой царевна попросила присмотреть свою подругу Неферт.

– Она так ласкова, добра и к тому же хорошо знает Уарду, – сказала Бент-Анат брату. – Ее сердцу, которое металось между отчаянием и надеждами, годами лишенное счастья любви, забота об этом прелестном создании будет только на пользу. Отец на несколько дней освободил Мена от его обязанностей, и я тоже отпустила Неферт, потому что теперь мы не так уж нужны друг другу. Я думаю, Рамери, что после спасения от этого страшного пожара с нами стало то же, что с птицей Бенну – она прилетает в Гелиополь, чтобы там сгореть, и возрождается из пепла юной и прекрасной, полной счастья и расточающей его другим.

Оставшись одна, Бент-Анат бросилась на колени перед статуей матери и долго молилась, затем вылила благовонные масла на маленький жертвенник богини Хатор, который она всегда возила с собой, и, чувствуя в сердце радостную уверенность, позволила нарядить себя для встречи с отцом и – она не скрывала этого – с Пентауром. Затем она зашла в палатку Неферт, попросила ее побыть с Уардой и отправилась к отцу, который, как мы уже знаем, претворил в жизнь ее мечты.

Когда Рамери вышел от сестры, он увидал, как стражники схватили какого-то мальчика. Рамери тотчас узнал в плачущем ребенке маленького ваятеля Шерау, который в свое время раскрыл ему замыслы везира. Ему казалось, что он видел мальчика и на пожаре. Часовые у палатки Бент-Анат уже не раз гнали его прочь, но он неизменно приходил опять. Это упорство вызвало подозрения у начальника стражи, так как после пожара но лагерю поползли слухи о заговорах и кознях против семьи фараона.

Рамери освободил маленького арестанта, и тот рассказал ему, как старая Хект перед смертью послала рыжебородого Кашту и его дочь спасти фараона, как он сам будил воинов рассказал, что родных у него нет и он хочет к Уарде. Рамери сам отвел малыша к Неферт, попросил ее разрешить Шерау повидаться с Уардой и оставить его со слугами, пока сам он не вернется от отца.

Предположение врачей оправдалось, потому что уже в ванне Уарда пришла в себя. А когда ее переодели в чистое платье, подкрепили разными лекарствами, которые ей давали нюхать и глотать, а потом отвели в палатку Неферт, Мена, увидавший ее впервые, был восхищен ее трогательной красотой.

– Как она похожа на дочь данайского властителя, которая жила в моей палатке! – воскликнул он. – Только она моложе и, пожалуй, даже красивее той.

Пришел маленький Шерау, которому Уарда очень обрадовалась. Но все же она была печальна и, как ни утешала ее Неферт, все время о чем-то думала, и по щекам ее время от времени скатывались крупные слезы.

– Ты потеряла отца, а я – мать и брата в один день, – пыталась утешить ее Неферт.

– Кашта был груб, но добр, – сказала Уарда. – Я всегда буду вспоминать о нем с любовью. Он походил на кокосовый орех. Как кость, тверда его скорлупа, но кто сумеет вскрыть ее, найдет там сладкую мякоть. И вот теперь он мертв. А моя мать, дед и бабушка умерли еще до него, и я теперь – как одинокий лист, который попался мне на глаза, когда мы плыли сюда по морю. Никогда в жизни не приходилось мне видеть ничего печальнее! Совсем один, оторванный от родных и любимых братьев, плыл он по чуждой ему стихии, где никогда ничего не росло и не может вырасти, – это ясно сразу, стоит только взглянуть на море.

Неферт молча поцеловала Уарду в лоб.

– У тебя есть друзья, – сказала она, помолчав. – Они не оставят тебя.

– Я знаю это, – задумчиво проговорила Уарда. – И все же только сейчас я почувствовала себя такой одинокой. Когда я была еще в Фивах, то часто глядела на пролетающих мимо диких лебедей. Несколько птиц всегда летят впереди, за ними – вся стая, а потом, часто очень далеко от нее, – отстающие. Но даже последнего из них я не назову одиноким, ведь он все же видит перед собой своих собратьев. А вот когда охотник подстрелит нескольких лебедей, летящих низко, и остается только один, который уже не в силах догнать стаю, теряет ее из виду, и знает, что никогда уже больше не догонит своих, вот этот лебедь достоин жалости. Сердце мое болит, как у смертельно уставшей птицы, потому что сегодня я, подобно лебедю, потеряла из виду своих собратьев, теперь я одна, и никогда больше их не увижу…