Георг Эберс - Уарда

– Теперь ты видишь, каким незаслуженным подозрением меня оскорбили, – сказал он. – Я собирался завтра сам отвезти к вам вашего любимца.

– В таком случае прости, что мы опередили тебя, – сказал Амени и невозмутимо занял свое место поблизости от фараона.

Сотни рабов с великолепной, дорогой посудой вбежали в зал. Огромные золотые и серебряные сосуды для смешивания вина, удивительно тонкой и изящной чеканки, были ввезены в зал на тележках и поставлены на столы виночерпиев. В свешивавшихся с потолка деревянных раковинах и цветках лотоса, слегка покачиваясь, словно на облаках, под прозрачной материей, перекинутой между колоннами, сидели дети и бросали на столы пирующих розы и фиалки. Из невидимых глазу ниш доносились нежные звуки арфы и пение. Раззолоченный алтарь, возвышавшийся посреди зала, струил дурманящий аромат благовонного курения.

Фараон, который среди прочих его титулов именовался также «Сыном солнца», сиял, как сам бог солнца. Он был окружен своими детьми, Мена, как прежде, подавал ему чашу, и вся знать, собравшись вокруг Рамсеса, шумно радовалась его победе и благополучному возвращению. Напротив него сидели женщины, а прямо перед ним, радуя его взор, – Бент-Анат и Неферт.

Совет, который он дал Мена, – покрепче держать в руках чашу – оказался нелишним, так как тот слишком часто переводил свой взор с кубка фараона на свою прелестную супругу. Ведь он еще не услышал из ее уст ни единого слова приветствия, он еще даже не коснулся ее руки.

Все гости были в праздничном настроении. Рамсес рассказал о битве при Кадеше, а верховный жрец Гелиополя заметил:

– Много веков поэты будут воспевать твой подвиг.

– Не мой подвиг должны они воспевать, – возразил фараон, – а милость божества, чудесным образом спасшего вашего повелителя и даровавшего египетскому оружию победу над несметными полчищами врагов.

– Видел ли ты бога своими глазами? В каком облике явился он тебе? – спросила Бент-Анат.

– Как это ни странно, но он удивительно похож был на покойного отца изменника Паакера, – серьезно отвечал ей Рамсес. – Мой спаситель был высок ростом, и лицо его было поистине прекрасно. Глубоко, до самого сердца, проникал его голос, а секирой своей он размахивал так, словно это была игрушка.

Амени внимательно прислушивался к словам фараона, затем встал, низко поклонился ему и почтительно произнес:

– Будь я помоложе, пожалуй, мне и самому захотелось бы, как это было принято у наших отцов, воспеть чудесное явление божества и его великого сына здесь же, на пиру. Но с годами вянет голос, и ухо ищет более молодого певца. Все есть на твоем празднике, щедрый Ани, нет только поэта, который бы вдохновенными словами под звуки струн воспел великий подвиг нашего повелителя. Но совсем недалеко от нас находится сейчас одаренный богами Пентаур, благороднейший из питомцев Дома Сети.

Бент-Анат побледнела. Все жрецы, оплакивавшие любимого во всем Египте поэта, шумно выразили свою радость и удивление.

Фараон слышал от своих сыновей, и чаще всего – от Рамери, немало хвалебных слов Пентауру и поэтому охотно дал согласие, когда Амени спросил его, дозволено ли будет позвать поэта, тоже сражавшегося под Кадешем, и попросить его спеть торжественную песнь.

Бледный и испуганный везир опустил глаза в свою чашу, а верховный жрец встал, чтобы лично привести поэта к фараону.

Пока Амени отсутствовал, внесли новые блюда. За каждым из пирующих стоял теперь серебряный таз с розовой водой, куда гости время от времени окунали свои пальцы, чтобы смыть с них жир. Прислуживавшие им рабы стояли тут же с богато вышитыми полотенцами. Другие слуги снимали с голов и плеч пирующих увядшие венки и гирлянды и заменяли их свежими.

– Ты что-то бледна, дитя мое, – сказал Рамсес, обращаясь к дочери. – Если ты устала, то, я думаю, твой дядюшка разрешит тебе уйти. Правда, я хотел бы, чтобы ты осталась, пока этот поэт, которого так расхваливают, не пропоет нам свою песнь. Тому, кого осыпают похвалами, нелегко удовлетворить слушателей. Но что с тобой, дочь моя, ты меня не на шутку тревожишь. Ты хочешь уйти?

Тут везир встал со своего места и обратился к Бент-Анат:

– Твое присутствие оказало честь нашему празднику. Но если он тебя утомил, то, прошу, разреши мне проводить тебя вместе с твоими женщинами в отведенные тебе покои.

– Я остаюсь, – чуть слышно, но решительно отвечала Бент-Анат и опустила глаза. Сердце ее громко забилось, когда одобрительный гул, пробежавший по залу, дал ей понять, что явился Пентаур.