грешной души.
Толпа колыхнулась и взорвалась:
— Возьми! Возьми и нас с собой! Все, все пойдем! Все пойдем и не бросим тебя, не дадим тебя, дух святой, осквернить. Бери, бери и нас с собой.
— Все ли пойдут по доброй воле? Может, кто страшится пути долгого? Пусть отойдет тот, кто слаб духом.
Толпа фанатиков готова была броситься в холодное Онежское озеро.
— Бери! Бери нас с собой! Все пойдем! Все!
Иннокентий надел шапку, кожух, сел в сани к махнул рукой. Лавина тронулась и растянулась по снегу длинной полосой. Более трех тысяч человек вышло из Муромского монастыря в неведомое странствие вслед за санями, на которых сидел отец Иннокентий. А к колонне все бежали и бежали люди, гонимые религиозным экстазом. Наскоро одевались, вешали котомки и присоединялись к походу.
А в воротах обители стоял жандармский полковник.
Он с тупым равнодушием наблюдал за походом, пока последняя фигура не исчезла среди снегов, и принялся писать рапорт.
«18 февраля 1913 года.
Его высокопревосходительству господину начальнику жандармского корпуса.
Инок, о котором я извещал вас, сегодня оказал сопротивление жандармам и во главе четырехтысячной толпы богомольцев вышел из Муромской обители в неизвестном направлении. Остановить поход у нас не хватило сил…»
Дальше не мог писать. Жег стыд. Он велел оседлать коня и выехал из обители, даже не повидавшись с игуменом.
* * *
До самого вечера Иннокентии не останавливал людей. Тревожные думы овладели бесшабашной головой бессарабского авантюриста. Он неподвижно сидел, завернувшись в кожух, и анализировал весь пройденный путь. И чем больше размышлял, тем меньше оставалось у него прыти, все туманнее видел он перспективу будущего похода великого архипастыря — бессарабского митрополита. Вывести из монастыря четыре тысячи человек — штука не хитрая. Вырваться из заключения — тоже. Но дальше, дальше что? Куда пойти? Куда повести их в этот лютый мороз из этой холодной пустыни? Надолго ли хватит этого пыла? Не развалится ли эта толпа в такой ужасной дороге? А если и не развалится, так что? Разве есть такая сила, которая не только привела бы их в Бессарабию но и помогла бы устоять перед приказами Синода? Ведь сегодня он бросил на них вооруженную силу. Сегодня погибли десятки, а завтра? Не перестреляют ли всех и не придется ли в конце концов предстать перед военно-полевым судом как бунтовщику против престола?
Настроение упало. Растерялся великий авантюрист перед решительным шагом. Заколебался перед решительными действиями. Серенький вездесущий страх свинцом налил жилы. Еще глубже закутался в кожух, толкнул Семена в бок и шепотом сказал:
— Я немного отъеду, а ты собери апостолов на совет. Вон в том лесочке, что виднеется впереди. Там и заночуем.
Семен вылез из саней, а Иннокентий рысью помчался к лесу. Морозный воздух, резвый бег лошадей немного рассеяли страх. В лесу Иннокентий вышел из саней и стал выбирать место для раян. И уже увереннее обдумывал свой план.
«Ну что ж, удрал не удрал, а попытаться можно. Пойдем в Петербург, в Синод, пусть там поговорят не со мной, а с ними всеми. Не станут же стрелять в безоружную толпу! Да еще на улицах столицы!»
И он уже спокойно затянул какую-то молдавскую песню. Тем временем первые группы паломников подошли к лесу.
— Братья мои, первую ночь судилось нам, как и всем мученикам, ночевать где придется. Разложим костры и согреемся, чтобы мороз не пронял.
Толпа радостными криками приветствовала ласковые слова пророка:
— Осанна! Осанна!
Люди расположились вокруг его саней. Утоптали снег, натащили хвороста, развели огонь, рассаживались вокруг слушать проповеди апостолов.
Иннокентий ходил от группы к группе, прислушивался, что говорят апостолы, как реагируют на их слова верующие. С радостью сознавал, что ему верят. Довольный отошел к своим саням, оперся на них и задумался. Не слышал, как тяжелыми шагами подошел к нему Семен и тронул за рукав.
— Совет ждет тебя, отче. Все уже собрались.
Иннокентий задумчиво посмотрел на него.
— Совет? Какой совет? Ах, да! Я же говорил. Пойдем.
Вялой походкой направился к группе апостолов, что сидели вокруг пня.
— Отче Иннокентий, люди хотят знать, куда мы идем? — сурово спросил Григорий.
Иннокентий, не поднимая головы, грустно ответил:
— Об этом я вас хочу спросить. Посоветуйте вы хотя бы раз, не все же жить моим умом. А то все я да я, теперь ваша очередь. Свое мнение я сказал вам еще в Муромском монастыре.
Читать дальше