Константин Бадигин - Кольцо великого магистра (с иллюстрациями)

Михась заставил толстяка открыть все панские амбары и кладовые, и крестьяне брали хлеб и другие съестные припасы сколько могли унести.

У стены двое панских слуг кричали от боли. Мужики за жестокое обращение били их палками.

Крепостные ворота открыты настежь, мост через реку спущен. За мостом два десятка конных шляхтичей ждали своего начальника.

И служанка Зося была здесь. Она, плача и смеясь, бросилась к Людмиле.

Луна по-прежнему обливала замок и крепостные стены серебряным светом. Она успела пройти немалый путь от лесных вершин… В лунном свете на дороге хорошо были заметны уродливые тени крестьян: за плечами у каждого топырился мешок.

Андрейша обернулся в седле и еще раз посмотрел на замок. Из окон полыхали огненные языки и валил клубами дым. Громкие торжествующие крики доносились из крепостного двора.

Ясек подал сигнал, и всадники тронулись.

«Бедный Стардо, — подумал Андрейша, — ты навеки останешься здесь, на чужой земле!»

До самого рассвета за спинами шляхтичей огромным костром горел панский замок.

Толстая восковая свеча в спальне архиепископа горела всю ночь. Бодзента приехал в Краков поздним вечером, уставший, и сразу повалился в постель. Однако спал он плохо: мешали навязчивые думы и духота от жарко натопленных печей. Он часто просыпался, подходил к окну, открывал узкую створку и жадно вдыхал холодный ночной воздух. Озябнув, снова ложился в широкую, сделанную будто для четверых деревянную кровать. Прислушиваясь к слабому потрескиванию горевшей свечи и к далеким шагам дозорного, он думал о том, что ждет Польшу.

Будущее представлялось архиепископу в черных красках.

Он по-прежнему сомневался, принесет ли союз с Литвой благополучие польской земле, не будет ли это только жертвой на благо римской церкви. Но отступать было поздно. Тайные переговоры с литовским князем завершились успешно, слишком успешно. Это было непонятно и тоже беспокоило архиепископа.

Кто мог ждать, думал Бодзента, ворочаясь в постели: великий князь Литвы, неограниченный властелин, обязался сохранить все вольности, дарованные шляхте прежними королями. За польскую корону он станет католиком и сделает католиками своих подданных, отпустит домой пленных поляков, захваченных во время последних походов. Несметные сокровища предков великий князь обещал перевезти из Вильни в Краков.

Казалось бы, лучше не придумаешь. Но не было в душе архиепископа светлой радости. Он видел себя купцом, совершившим выгодную сделку. Много дорогих товаров погрузил он на корабль, стоящий у городской пристани, но кораблю предстоит еще переплыть бурное море.

— Прости, пресвятая дева, матерь милосердная, — шептал архиепископ, — помоги верным сынам своим.

Измученный сомнениями, он забылся под утро в тревожном сне…

Пропели вторые петухи, свеча на столе наполовину сгорела. Серая, туманная заря еще только занималась.

Колокол соседнего монастыря ударил к ранней молитве. Архиепископ проснулся.

Он ополоснул холодной водой лицо и руки и, коленопреклоненный, долго шевелил губами перед огромным деревянным распятием. Пригвожденный идол был велик — голова его упиралась в сводчатый потолок. Бодзента не слышал шумевшего на дворе дождя, не видел, как крупные капли скатывались через дымоход очага и с шипением падали на горевшие поленья.

Почувствовав в коленях боль, он, ухватившись за скамью, с кряхтением поднялся и взял в руки бронзовый колокольчик.

На звон пришел слуга и помог владыке облачиться.

Застегнув последнюю пуговицу на черной архиепископской сутане, слуга пошевелил бронзовой кочергой горевшие в камине дрова, подвесил над огнем медный котелок и вышел, тихо прикрыв дверь.

А владыка, сунув, по привычке, руку за красный пояс, принялся выхаживать по комнате. Когда зашумел кипящий котелок, он бросил в воду пучок сухих трав и несколько сморщенных корешков: борясь с сердечной хворью, он по утрам готовил себе целебный напиток.

Дважды он останавливался у окна и смотрел на реку. Потемневшая, осенняя Висла несла к морю холодные, тяжелые воды. Перед глазами архиепископа пробегали паруса рыбацких лодок; покачиваясь в коричневой пене, медленно проплыл вздувшийся труп лошади, плыли полузатонувшие корзины и всякий мусор.

Сквозь мутную стену дождя на дальнем берегу виднелись черные сучья деревьев, давно растерявшие листву.

Вода в котелке бурлила, распространяя приторный, сладковатый запах. Бодзента снял котелок, перелил отвар в серебряную чашу и поставил остывать к окну.