Иозеф Томан - Дон Жуан. Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

Всей силой молодых своих рук Инес оттолкнула Мигеля и спасается бегством.

У Мигеля темно в глазах. Повернулся резко к Мадонне. Забирается на алтарь — вот лицо его уже у лика статуи. И он прижимает губы к ее холодным, истекающим кармином устам, и на устах Непорочной заканчивает первый свой голодный поцелуй.

Сидя на мраморной скамье под олеандрами, тощий и прямой, ждал Трифон своего ученика, когда в патио появился монах Грегорио.

— А, падре Трифон, — приветливо произнес капуцин.

Трифон встал, поздоровался сухо:

— Хвала Иисусу Христу!

— Так рано, падре Трифон?

— У меня урок святого вероучения.

— Так, так, — кивает Грегорио, отирая рот со лба и присаживаясь в тени на скамью. — У меня тоже, друг мой. Греческий.

— Греческий! — повторил Трифон, и в тоне его скользнула насмешка. — Однако, по моим предположениям, вы обучаете Мигеля не только греческому.

— Предположения — сродни предрассудкам, запрещенным святой церковью, — лукаво щурит глаза старик.

— Вы излагаете графу Мигелю и учения греческих философов?

— А как же, — кивает Грегорио. — Среди них есть весьма просвещенные…

— Кто именно?

— …и менее просвещенные, — хитро заканчивает монах.

— Но в основном вы, верно, преподаете Мигелю Гераклита, — забрасывает удочку Трифон.

Грегорио, потянув из фляги божий дар андалузских виноградников, соглашается:

— И Гераклита. Его не обойдешь.

— В том числе его еретическое положение, что «мир не сотворил никто из богов или людей, ибо он есть и вечно будет живым огнем»?

— Ну, кое-что из этого мудрого положения вы опустили, падре Трифон! — укоризненно парировал монах. — И потом: какой же Гераклит еретик? Разве в пятом веке до рождества Христова существовала святая инквизиция? Ах, Трифон, Трифон! «Надо пестовать многие размышления, но не многую ученость», — писал Демокрит. Помните это…

— Тоже мятежник! Его учение идет против святой церкви. Все это языческие ереси, их надо сжечь на костре! Мы, иезуиты, знаем, что есть истина! За нами стоит бог!

— За Демокритом, любезный Трифон, стоит дух!

Лицо Трифона побледнело, глаза вспыхнули жгучим фанатизмом:

— Вы хотите этим сказать, что дух язычника Демокрита выше духа божьего?

— Нет, — усмехнулся монах. — Я только хотел сказать, что мудреца умалить невозможно.

— А это значит? — вскинулся Трифон.

— Это значит, что ваше лицемерное воспитание убивает в Мигеле светлого человека и отравляет для него радости жизни.

Лицо Трифона сделалось серым, как листья олив. Он взорвался:

— У вас в Тосинском аббатстве недавно случайно обнаружены строго запретные книги! Не знаете, кто их подсунул монахам?

— Ай-ай, — удивился Грегорио, а левое веко у него задергалось как бы в испуге; но, отхлебнув еще глоточек, он спросил уже совершенно спокойно:

— Как вы узнали, падре Трифон? Я вот, смотрите, и не слыхал об этом. И какие же именно книги?

— Отлично вы знаете, — возразил иезуит. — Томас Мор, Фома Кампанелла, Эразм Роттердамский…

— Вон как! Томас Мор, говорите… Но разве наш великий поэт, украшение Севильи, Фернандо Эррера, не сложил торжественной оды в честь Томаса Мора?

— Да, это вы распространяете писания Эрреры! — страстно обвиняет монаха Трифон. — Вы распространяете также сочинения Суареса, Альфонса де Кастильо, даже Хуана Марианы, чью книгу в Париже публично сжег палач!

— Не были ли Мариана и Суарес такими же иезуитами, как вы? — задал старик коварный вопрос.

— Они были отступники! — обличает Трифон. — И, как таковые, окончили дни свои или в темнице, или на костре! А этот ваш Мор! Какое бесстыдство! «Дать всем гражданам время для свободного — свободного, слышите?! — образования духа!» И в этом будто бы заключается счастье жизни! Мор — мятежник!..

— А вы читайте его, читайте — ума не убавится, и даже наоборот. То, что он пишет о нерадивых священниках, которые только языком… Ха-ха-ха! — весело расхохотался старик.

— Он пишет вовсе не так! — сорвалось у Трифона.

— Ах да, правда, у него не так. Я только хотел узнать, читаете ли вы эту книгу. Хорошо, что читаете. Человек образованный обязан ее знать.

У Трифона перехватило дыхание, гнев парализовал его мозг — он не способен был собраться с мыслями для достойного отпора.

— Вам, видно, жарко, — дружески осклабился монах. — Хлебните капельку моего винца. Это — божья роса, человек без нее увядает. Тем более что Кампанелла пишет — в городе Солнца люди старше пятидесяти пьют уж неразбавленное вино. Ну разве это не мудро, хотя бы подобный совет вам преподал такой «изверг»? Я уважаю этот совет.