Иозеф Томан - Дон Жуан. Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

Она подняла мантилью с лица, улыбнулась ему полными губами:

— Люблю вас, Мигель.

— Я вас тоже, — тихо ответил он.

— Что? Я не ослышалась?! — возликовала Солана, рванувшись к нему.

— Я люблю вас, сестра. — Слова Мигеля спокойны.

Темнота растекается по улицам города, и женщина не опускает мантильи. Зрачки ее искрятся — и вот она падает ему на грудь и целует…

Но губы Мигеля плотно сжаты, сердце холодно.

— Солана! — с укором сказал он. — Вы забываете…

— Прощай, прощай! — И она убежала с рыданием.

А он еще постоял, не спеша стереть поцелуй с губ, и улыбался спокойно, уверенный в себе, ибо достиг того предела, когда человек владеет телом и душою, когда его дух, несокрушимый и твердый, поднимается над человеческими желаниями.

Мигель вернулся в Каридад.

Изваяния святых в колоннаде монастыря заснули в тех позах, какие придала им рука художника. Но Мигель не преклонил колен перед Распятым, ибо больные ждут его.

На склоне лета одного из тех годов, что были добровольной каторгой Мигеля, в сентябре месяце, когда дни подобны прозрачным каплям утренней росы, а ночи светятся, как влажные глаза, — в монастырский колодец упала овца по имени Чика и утонула.

Монахи окружили колодец и, попеременно наклоняясь над черным глубоким цилиндром, беспомощно разводят руками.

— Ах, моя милая овечка! — причитает брат Дарио. — Утонула, бедняжка, а была такая беленькая и кудрявая, как облачко…

— Глаза у нее были словно из прозрачной смолы, такая ласковая была и милая… — подхватывает брат Иордан.

— Вытащите ее! Надо же похоронить бедненькую! — просит Дарио.

— Глубина колодца семьдесят локтей — спуститься невозможно…

Стояли монахи кружком, и глаза их были полны жалости; но вот колокол призвал их к молитве.

Вечером вышли посидеть в саду Иордан, Гарсиа и Дарио, в завязался меж ними один из ученых диспутов о сущности бога. Мигель, усталый, лежал возле на траве, глядя на верхушки померанцевых деревьев и слушая спор.

Неподалеку, не зная ничего об утонувшей овце, брали в колодце воду монахи, чья очередь была работать, и носили в больницу.

Брат Гарсиа молвил восторженно:

— Беспредельным одиночеством окружен бог, и великая тишина вокруг него…

— Нет! — с жаром перебил его Дарио. — Бога окружают сонмы ангелов. Райское пение раздается вокруг престола его…

— А я говорю — великая, леденящая тишина царит там, где пребывает бог, — повторяет Гарсиа.

— Он — всюду. Он — во мне, в тебе, Дарио, и в тебе, Гарсиа, и в той розе, и в пчеле, вьющейся над нею…

— Безбожные речи! — восклицает Дарио.

— Может быть, он даже в мертвой овце? — раскидывает ловушку Гарсиа.

— И в мертвой овце, и в ее костях…

Дарио резко отмахнулся:

— Ты говоришь, как еретик, брат Иордан!

— Разве ты не любил эту овцу? — спрашивает тот.

— Ну, любил, — допускает Дарио.

— И не отложилось ли в ее глазах немного от этой любви?

— Ты куда гнешь? — вскидывается Гарсиа.

— Во всем есть нечто от бога — во всем сущем. Частица бога, который один, но имеет сотни тысяч обликов и ипостасей, — есть в любом камне, в любой травинке, в каждой душе…

— Ты хочешь сказать, что у овцы есть душа? — возмущен Дарио.

— А ты в этом сомневаешься? Именно ты, чьему слову послушна была Чика и ложилась у ног твоих, глядя тебе в глаза?

— Как можете вы так говорить о самом важном? — вскипел Гарсиа. — По-вашему, бог — какой-то «везде поспел», который ходит от деревни к деревне, и везде звучит его глас… Бог — на небе, и вовсе не растет он в каждом стебле, разве что приказывает стеблю расти — сам же пребывает в несказанном одиночестве, недвижный, сияющий, молчаливый…

— А ты как думаешь, Мигель? — обращается к нему Дарио.

— Правда, — улыбнулся Иордан, — скажи, отец настоятель, как смотришь ты на этот вопрос?

— Я? Я думаю, братья… Нет, впрочем, не знаю, а что до овцы… — рассеянно пробормотал Мигель, потирая лоб, и тут он заметил, как монах берет из колодца воду, вскочил и, взволнованно взмахнув руками, быстро проговорил: — О братья, поверьте, вопрос об овце и есть самый важный… Мы забыли о ней, а падаль отравляет воду… Вы спрашиваете меня о боге, а я говорю об овце… Подумайте, ведь воду все время берут и носят больным! Брат Иордан, запрети брать воду из этого колодца. Надо посылать к другому источнику…

И Мигель сорвался с места, крикнув на бегу:

— Пойду скажу, чтоб не давали эту воду больным!

— Безумец, — удивленно произнес Дарио, гляди ему вслед.