— Неужели мне строить счастье для других, когда я сам несчастен?
— Ты себялюбец. Думаешь лишь о себе. Но при этом забываешь искать в себе.
— Что?! — крикнул Мигель.
— Бога.
— Во мне ничего больше нет, — угрюмо откликается Мигель.
— Нет, нет, сынок. И в тебе — частица божьей милости. Христос сказал: царствие божие в вас. Но ты заглушил его строптивостью. Идешь уже не только против людей — против бога. Восстаешь на законы его…
— Законы?! — Мигель яростно дергает решетку. — Кто имеет право приказывать мне?!
— Бог, — тихо отвечает монах.
Мигель помолчал с минуту.
— Зачем, падре, архиепископ ездил в Маньяру и целовал руки моей матери?
Грегорио молчит.
— Грешная любовь? Ах, я слепец! Вот почему эти двое хотели сделать меня священником! Теперь понимаю. Так они чтили бога!
Долгое молчание.
— Бог есть, — заговорил потом с ожесточением Мигель. — Порой я чувствую вокруг себя его дыхание. Мне чудится — он за мной следит. Подстерегает меня. Опутывает сетями. Куда ни ступлю — всюду преследуют меня знаки его могущества. Он всю землю пометил ими. Храмы, кресты, распятия, статуи, часовни, колокольни — все полно им! Да, Грегорио, бог есть — но он мой враг.
— Ты не боишься гнева его, Мигель? — Голос монаха отдается в ушах Мигеля грозным гулом, он подобен голосу бури — он звучит снизу, сверху, со всех сторон, отовсюду, заполняя собой все, словно то промолвил сам господь.
— Не боюсь никого. Сила против силы! — строптиво отвечает Мигель, но что-то будто глушит его голос, он теряется в стенах тюрьмы, он мал, этот человеческий голос, хотя напоен дымящейся кровью.
— Когда-нибудь подымет он десницу свою и обрушит на тебя, горе тебе тогда, горе…
— Пусть же сделает так, если хочет! — бросает вызов человеческий голос. — А я не уступлю! Не уступлю, пока жив!
— Твоя гордыня, Мигель, — говорит старец тихо, но смысл его слов бьет по сознанию Мигеля раскатами грома, — твоя гордыня угаснет, как гаснет звезда. Он смирит тебя, когда настанет твой час…
— Соверши так сейчас, недоступный! Не колеблись! Не мешкай! — кричит Мигель, но крик его обламывается, как стеклянная безделушка в пальцах. — Когда настанет мой час? А он не настанет! Я вырвусь из порядка, установленного тобой, всемогущий! Родиться, страдать, стареть — умереть? Ну, нет! Родиться — жить, радоваться и быть вечным! Познать все. Найти неиссякаемый источник наслаждения. Пережить все сущее — и тебя! Прикажи, пусть ночь развяжет силу стихий! Пусть падают с неба на меня пылающие звезды, пусть ополчатся на меня все князья тьмы, залей меня дождем огня и серы — я не сдвинусь с места, не уступлю! Я требую своего счастья. Полного, совершенного, человеческого счастья. Все — или ничего! Я хочу все!
Молчит Грегорио, но тишина бушует, как океан.
— Сынок мой, сынок, — проговорил монах, и в голосе его слезы. — Какую боль ты мне причиняешь…
Он отошел к своим нарам и, став на колени, тихо начал молиться:
— Господи, иже всюду с нами — в камне, на котором я преклонил колена, в руках моих, сложенных для молитвы, в воздухе, которым дышу, — не суди человека за слабости его и грехи! Есть и в нем частица добра твоего, господи, и ради этой частицы смилуйся над ним!
Долго стояла тишина. Потом у решетки раздался голос Мигеля — голос мирный, притихший:
— Падре, ты видишь бога не так, как церковь?
— У каждого из нас свой бог. И каждый из нас видит его по-своему. Но это ничего, это не дурно. Дурно только — не видеть его, не иметь…
Опять замолчали.
— Ты единственный человек, падре, которого я люблю, — тихо выговорил Мигель.
Счастье и мир разлились в душе Грегорио.
— Великую радость дал ты мне, Мигелито, да будет господь милосерд к тебе…
Вскоре старик уснул тихим сном.
А Мигель все стоит у решетки, прислушиваясь к его спокойному дыханию.
Вот человек праведный, святой человек, с изумлением говорит он себе. И отходит от двери, ложится на нары, но сон долго не идет к нему. Тени мятутся в мыслях, бунтует, душит его кровь. Под утро только забылся он беспокойным сном.
А Грегорио, проснувшись до рассвета, услышал прерывистое хриплое дыхание Мигеля.
— Мой бедный мальчик, — растроганно прошептал он через решетку. — Все-то ты хочешь большего, чем может хотеть человек… С малых лет ты всегда хотел все — или ничего…
Целых два дня обсуждали инквизитор и архиепископ участь Мигеля. Когда настал второй день, люди вышли из домов своих и собрались под окнами святой оффиции.
Читать дальше