Олег Михайлов - Александр III - Забытый император

Штаб-ротмистр Кузьминский явился в Яссы, чтобы вступить в действующую армию и, если удастся, обратиться с такой просьбой к государю. «Ведь прощен же генерал Черняев и восстановлен в армии!» – думал кавалергард, меряя шагами узкие румынские улочки с белеными домиками. Но на душе у него скребли кошки: он знал, что совершил тяжкий проступок, и всю ночь пропьянствовал в компании знакомых офицеров, а теперь, окатившись с утра ледяной водой, с тупым чувством вины брел на вокзал встречать царский поезд.

Из-за угла показалась телега, запряженная парой тощих лошаденок, лениво подхлестываемых иссиня-черным евреем с пейсами. Рядом сидел солдатик в партикулярном платье и в военной измятой фуражке с офицерской кокардой, которая изобличала в нем денщика. Заваленная чемоданами, телега свидетельствовала, что сзади выступает покидающая город партия.

И в самом деле, тотчас донеслось грустное хоровое пение под мерный барабанный бой. Не прошло и минуты, как из дворов повыскакивали смуглые курчавые румынские мальчишки, окружившие барабанщиков и горнистов, за которыми шел отряд. Это было болгарское ополчение.

Мотив их песни был особенный, заунывный, тягучий, но и родственный песне русской, такой грустной, монотонной, берущей за душу. Батальон проходил мимо Кузьминского, который вглядывался в лица солдат. Нет! По контрасту с песней их загорелые лица были веселыми, радостными, даже вдохновенными. Отчего же они затянули такой грустный мотив? Кузьминский знал, что иных песен у болгар просто нет. В них отражается вся жизнь болгарина от колыбели до смерти, тяжелая подневольная судьба народа. Надрывающая сердце тоска и безграничная жажда свободы – вот отличительные черты болгарских песен. Немудрено, что песни эти грустные…

Кузьминский залюбовался стройным боевым порядком батальона. Все ополченцы были чисто одеты, все в новом платье и высоких сапогах. Вот стволы ружей блеснули в лучах поднявшегося солнышка – болгары приободрились еще больше. У каждого в сдвинутой набекрень барашковой шапке – весенний полевой цветок.

«Точно на пир идут! – пронеслось в сознании штаб-ротмистра. – Впрочем, они ведь идут на родину, где не были несколько лет. Идут туда, где их родная хата, где их отцы, матери, жены и дети. Что с ними? Живы ли они? Кого они найдут, что встретят? Воображаю, как сильно должно биться сердце каждого из них!..»

– Эй! Беркович! – крикнул Кузьминский, заметив в рядах молодого парня, вместе с которым воевал в Сербии.

– Кузьминский? Пожелай нам удачи! – не выходя из строя, весело отвечал болгарин. – Встретимся, брат, за Балканами, в Софии…

Судьба Берковича была похожа на судьбу многих интеллигентных болгар. Закончив реальную гимназию в Праге, он вернулся к себе на родину. Но нравственный гнет, беззаконие и рабство вызвали протест в молодой душе. Он вступил в один из многих подпольных революционных комитетов. Изменник выдал его, и несчастного Берковича сослали в Малую Азию, подвергнув пожизненному тюремному заключению. Ему удалось бежать, и он счастливо достиг Сербии, где сражался под знаменами Черняева…

Когда Кузьминский подошел к железнодорожному вокзалу, болгары уже составили ружья в козлы и начали водить хору: схватившись за руки, танцоры образовали круг и под звуки дудки-сопелки танцевали, притоптывая ногами, то отходя назад, то наступая вперед. Да, они чувствовали себя бодро и уверенно рядом с братом Иваном. Штаб-ротмистр думал о том, что русская военная сила быстро сломит турок.

Да и как иначе! Регулярная, многотерпеливая, всевыносливая, строго дисциплинированная русская армия двинулась против полуголодного, полуодетого, плохо обученного турецкого войска, против сброда каких-то черкесов, башибузуков, зейбеков, спахизов, бедуинов, арабов. Кузьминский не сомневался в успехе. Дурное предчувствие как рукой сняло, и в самом превосходном настроении штаб-ротмистр ступил на главную платформу, где уже толпились свитские чины и генералы, а также румынская знать в ожидании царского поезда.

В центре длинной деревянной платформы выстроился оркестр, а в большой станционной зале был воздвигнут русский императорский трон, тонувший в море цветов. Ожидалось, что в Яссах государь непременно выйдет на станции, а по понятиям румынского начальства российский император иначе, как на троне, сидеть не может. Ожидавшие в нетерпении поглядывали на часы: царский поезд вот-вот должен был прибыть.

Между тем два мощных локомотива, тянувших темно-синие вагоны, уже въезжали в пригороды Ясс. Поезд шел виноградниками и полями, засеянными хлебом и кукурузой. Наследник-цесаревич вполглаза глядел на небольшой румынский городок, поднимавшийся на скате довольно высокого холма, покрытого сочной весенней травкой. Среди массы тесно сгрудившихся зданий высились три десятка церковных куполов.