Олег Михайлов - Александр III - Забытый император

Сколько раз в кружке обсуждалась необходимость политической борьбы! Но в итоге ни к какому результату «чайковцы» не приходили. Мало того, та самая молодежь, которую Александр II отправлял в ссылку и на каторжные работы, можно сказать, охраняла его. По сути, социалистические программы мешали повторению нового покушения на царя. Целью их было подготовить в России «широкое социалистическое движение среди крестьян и рабочих». Об императоре же и о его советниках не говорилось ровно ничего. Предполагалось, что если начнется движение, если крестьяне выступят массами и потребуют землю и отмену выкупных платежей, правительство само будет вынуждено созвать Земский собор. Кропоткин и другие теоретики-революционеры ссылались при этом на крестьянские восстания 1789 года во Франции, которые принудили королевскую власть созвать Национальное собрание. «То же самое, – говорили они, – будет и в России».

Мало того. Горячие головы из молодежи, считая, что царствование Александра II все более погружается в реакцию, и питая надежды на либерализм наследника, настаивали на необходимости повторить попытку Каракозова. Но «чайковцы» были против и настойчиво отговаривали своих пылких товарищей. Как-то из южных губерний в Петербург приехал молодой человек с твердым намерением убить Александра II. Узнав об этом, кружковцы долго убеждали юношу не делать этого. Но так как он не внимал их доводам, они заявили, что помешают ему силой.

– А ведь Зимний дворец охраняется из рук вон плохо… – бормотал Тихомиров, меряя каземат желтыми безразмерными бахилами. – Получается так, что мы спасли царя…

Он чувствовал, что с каждым новым месяцем, да нет – с каждым днем, проведенным в заключении, раздражение все более охватывает его, как переполняет его ненависть к власти. Ночами Тихомиров размышлял о своем мученичестве и грезил уже только о кровавых переворотах и низвержении монарха. Редкие вызовы к следователю лишь еще больше ожесточали арестанта. Раз жандармский полковник показал ему на допросе рукопись «Пугачевщины»:

– Это вы написали?

– Конечно!

– А это с нее отпечатано? – И полковник показал брошюрку, вышедшую в Цюрихе.

– Позвольте полюбопытствовать. Я еще не видел… Текст вроде сходится, шрифт отличный, и опечаток почти что нет…

Полковник взял брошюрку и зачитал концовку:

– «Одно средство помочь горю, чтобы народ сам управлял всеми до единого своими делами без всяких начальников, сам бы за всем смотрел и все свои дела решал по деревням и городам…»

«Это опять отредактировал Кропоткин, [72] – решил Тихомиров. – Что ж, оно действительно вышло крепче и яснее!»

Полковник в сердцах воскликнул:

– Да неужели вы верите, что это возможно среди нашей русской тьмы?! На это надо двести лет по крайней мере.

– А хоть и триста.

– Ну ладно. Мне только нужно было вам показать. Чтобы установить ваше авторство. Вы можете вернуться…

– Вы очень любезны! – дерзко отрезал Тихомиров. – Спасибо за удовольствие вернуться в каземат!..

Томительные дни и месяцы прервались неожиданным посещением.

– Тихомиров! В комнату свиданий, – пробурчал, отпирая дверь, унтер-офицер.

Снова длинные мрачные коридоры, железные двери, с грохотом отпираемые и снова запираемые за его спиной на ключ. И вот в тесной каморке с зарешеченными окнами он сидит напротив Перовской.

– Неужели это ты? Милая! Дорогая! – Тихомиров лепетал, обезумев от радости. Но даже и в этот момент он помнил, что Перовская, скрывшись от преследования и ареста, конечно, переменила и вид на жительство, и имя.

– Левушка! – Под пристальным взглядом надзирателя она, кажется, тоже потеряла осторожность, но затем, собравшись, торопливо, желая высказать все в отведенные полчаса, заговорила: – Ты знаешь, дорогой, я уже сказала маме… что ты – мой жених…

– Как я люблю тебя! – повторял Тихомиров. – Ты – мое счастье! Моя отрада!..

Ему нравилось в ней все: и ее милое маленькое огрубелое личико, и небольшие серо-синие глаза, и решительность тона, и даже мещанское платье.

– Милая Со-о…

– Я Наташа Дроздова, – зашептала Перовская и – громко: – Веди же себя пристойно! Жди милости государя. Вот тебе посылочка. – И снова быстрым шепотом: – Письмо там, в булке…

Кроша ситник на кусочки и отправляя крошки в рот под бдительным взглядом часового, наблюдавшего в глазок, Тихомиров, полуотвернувшись, читал торопливые строчки письма. Там говорилось о разгроме движения, о том, что оставшиеся на воле ищут совсем другие пути, а также о дерзком побеге Кропоткина из тюремного госпиталя.