Из царских складов, амбаров, хранилищ бесплатно раздавались солдатам и горожанам хлеб, мясо, рыба, фрукты, сладости, рекой лилось вино из царских подвалов. Гуляния продолжались и днем, и ночью: по велению Набонида сотни пылающих смоляных бочек, мириады масляных плошек и факелов освещали украшенные цветами и пестрыми тканями улицы и площади, разгоняя ночную тьму. Слух горожан услаждали музыканты, их потешали шуты, развлекали фокусники и акробаты. На Евфрате были устроены катания на нарядных ладьях.
При всей своей ненависти к Набониду жрецы не преминули использовать коронацию ненавистного царя для своего обогащения. Они распахнули ворота святилища главного бога Вавилона Бэла-Мардука для священного акта — совокупления юных вавилонянок с грозным богом. Этого события с нетерпением в течение года ждали сластолюбцы, обладающие тугой мошной. Заранее облюбовав себе жертву, они договаривались со жрецами, и тысячи юных вавилонянок во мраке святилища на золотом ложе лишались девственности отнюдь не золотым истуканом бога Мардука, а простыми смертными, облегчившими свои кошельки платой за удовольствие жрецам храма. Девушек, для которых не нашлось покупателей, в женщин превращали откормленные служители святилища. Однако этот гнусный акт никоим образом не отражался на репутации "чистокровных" вавилонянок, и они по-прежнему имели право носить покрывало, как символ непорочности, в отличие от профессиональных проституток, не удостоившихся вавилонского гражданства» а посему обязанных быть позорно простоволосыми. И даже развратные храмовые иеродулы, в отличие ат своих низкорожденных коллег удовлетворяющие похоть высокопоставленных особ, а не отбросов общества и солдатни, имели право на пресловутое покрывало.
Многодневное пиршество закончилось отъездом Набонида в армию, стерегущую персов у великой индийской стены. Своему пасынку и соправителю — Валтасару он оставил стотысячный гарнизон для защиты Вавилона. Надо сказать, что на скупых и расчетливых вавилонян расточительность царя произвела впечатление обратное тому, на которое рассчитывал Набонид. Со вздохом подсчитывая расходы, они видели в этом сумасбродстве признаки неуверенности и отчаяния. Ни празднество, ни заигрывания с простыми людьми не укрепили позиций Набонида. Тысячеустая молва разносила, вести по всему Двуречью о приходе светлого и справедливого Кира, царя милостивого и доброго. С особым нетерпением, прихода Кира ждали иудеи, насильно переселенные Навуходоносором иэ Палестины.
Жрецы Эсагилы решили, что пора выбить трон из-под Набонида, и велели многочисленным сборщикам храмовой десятины мутить народ, хуля Набоннда и прославляя Кира. Пожарищами то там, то здесь вспыхнули бунты рабов и бедных землевладельцев. Запылали поместья знати, лавки торговцев и конторы ростовщиков. Народный гнев выплеснулся на управляющих поместьями, богатеев, да и на самих рьяных подстрекателей — сборщиков храмовой десятины. Вековая ненависть к ним оказалась сильнее благодарности за добрую весть о приходе царя-освободителя.
Поначалу Валтасар, побуждаемый слезными молениями и паническими воплями придворной знати, а также беспокойством за участь собственных многочисленных поместий, пытался пресечь возмущение народных масс крутыми мерами, но не успевали каратели подавить бунт в одном месте, как восставали люди в другом. Ни казни, ни порки, ни сожжение крамольных поселений и деревень не помогали. Перед Валтасаром встал выбор — или воевать со своим народом, или же защищаться от Кира. Махнув рукой, он выбрал второе, резонно рассудив, что в случае победы над персидским царем можно, бросив армию против народа, потопить в крови народное возмущение, а в случае поражения от Кира... пусть об этом болит голова персидского царя. И, отозвав свои карательные отряды, Валтасар закупорил Вавилон подобно сосуду, запретив и въезд, и выезд из города. На мощных стенах замаячили многочисленные лучники, а ночную тишину стали нарушать тяжелые шаги патрулей из копейщиков. Но неуравновешенный Валтасар сам не выдержал гнетущей обстановки тревожного ожидания и, чтобы заглушить все возрастающий страх перед неотвратимо надвигающимся победоносным персом, стал искать забвения в коварном вине. Об оргиях во дворце Валтасара шептался весь Вавилон,,
В городе началось брсчкение.
* * *
Вероятно, в этот день Угбару икалось беспрерывно. Знатнейшие фамилии Вавилона, собравшиеся во дворце князя Щумиддин-Сина, склоняли его имя на лее лады. Кляня и изрытая хулу на голову предателя, переметнувшегося к персам, каждый из присутствующих испытывал жгучую зависть к дальновидному пройдохе. А ведь еще недавно ни один из присутствующих ни за что не пожелал бы оказаться на месте этого опального вельможи» Тогда они не завидовали, а втихомолку и с ехидством злорадствовали над опозоренным, обесчещенным и втоптанным в грязь Угбару. Высокомерный от сознания своей знатности и богатства Угбару позволял себе высказываться с пренебрежением о выскочке Набониде,присвоившем его заслугу в завоевании Аравии. Валтасар терпел — слишком влиятельным был этот аристократ, но когда Угбару надерзил ему — сыну великого Навуходоносора, кровь вскипела в жилах потомка халдейских царей, и Валтасар приказал публично высечь зарвавшегося сановника, а затем, закованного в кандалы, под конвоем отправил к своему отчиму — Набониду, предоставив тому решать судьбу строптивого придворного. У выходца из вавилонской знати, аристократа и землевладельца рука не поднялась на человека своего круга, и он, пощадив Угбару, отправил его наместником в пограничную с Мидией глухую.провинцию Гутиум. Только временным затмением можно было объяснить такой опрометчивый шаг опытного интригана и политика. Ему ли не знать было двуличную натуру вавилонской знати! О-о-о, как горько сожалел Набонид о минутной слабости и каялся в забвении мудрых советов своей матушки — Адда-гуппи!
Читать дальше