Анри Труайя - Александр II

В ночь с субботы на воскресенье химик Николай Кибальчич изготовил бомбы на конспиративной квартире террористов Веры Фигнер и Исаева. Утром в воскресенье Софья забрала их и раздала своим единомышленникам, встретившись с ними в трактире. Итак, все было готово. По условному сигналу бомбометатели заняли позиции в десяти шагах друг от друга. Набережная Екатерининского канала была в те времена довольно безлюдным местом. Кроме пирожника, несшего на голове корзину с пирогами, нескольких полицейских и двух-трех прогуливающихся, никого не было видно. Отделение кадетов военно-морского училища выстроилось вдоль тротуара, чтобы отдать честь монарху. Вот уже показалась императорская карета, ехавшая быстрым аллюром в окружении казаков. За ней следовало несколько саней, в одних из которых сидел шеф полиции Дворжицкий.

Внезапно раздался оглушительный взрыв: Рысаков бросил свою бомбу. Когда облако дыма рассеялось, перед Александром открылась следующая картина: два казака и маленький пирожник лежали на земле в лужах крови; рядом с ними лежали лошади со вспоротыми животами; карета с вылетевшими стеклами стояла вся искореженная. Это было настоящее чудо, что царь не получил ни одной царапины. Счастливо избежавший смерти еще раз, он бросился к раненым. Со всех сторон сбегались люди. Офицеры полиции схватили Рысакова, который упал, пытаясь бежать. Полковник Дворжицкий умолял Его Величество сесть в одни из саней и как можно быстрее ехать прочь. Но Александр хотел увидеть лицо человека, пытавшегося его убить. Бледный и спокойный, он приблизился к Рысакову и тут заметил неприметного, невысокого, похожего на подростка молодого человека, одетого в осеннее суконное пальто и бобровую шапку. Цареубийца, которого держали за руки полицейские, смотрел на него исподлобья, и в его взгляде отчетливо читались вызов и ненависть. Словно обращаясь к плохо воспитанному ребенку, царь спросил его строгим тоном: «Так это ты бросил бомбу?» Кто-то произнес: «Ваше Величество, вы не ранены?» Он ответил: «Нет, я цел и невредим, благодарение Господу». Рысаков поднял голову и осклабился: «Не рано ли благодарить Господа?»

В этот момент Гриневицкий, который стоял, прислонившись к парапету набережной, в двух метрах от царя, бросил в него вторую бомбу. Вновь страшный грохот и столб дыма и снежной пыли. Взрывная волна бросила Александра на землю. Он попытался подняться, опершись на руки, но всю нижнюю часть его тела пронзила адская боль. Ободранное лицо, изорванная в клочки шинель, обнаженные и раздробленные ноги – кровь ручьями струилась из его тела. Тело его убийцы, тоже тяжело раненного, медленно оседало, сползая вниз по парапету. Александр вытаращил глаза, стараясь рассмотреть окружающий мир, который рассыпался на глазах. И вдруг он уже больше ничего не видел. Его губы едва слышно прошептали: «Отвезите меня во дворец… Там я хочу умереть…»

Кадеты военно-морского училища аккуратно подняли его, находившегося в полубессознательном состоянии, и уложили в сани Дворжицкого. Они же накрыли его сотрясаемое дрожью тело шинелью и надели ему на голову фуражку. Сани помчались в сторону Зимнего дворца.

Екатерина, которой тут же сообщили о случившемся, огромным усилием воли взяла себя в руки, достала из своей аптечки лекарства и бросилась в кабинет императора. Она ворвалась туда в тот момент, когда казаки укладывали истекавшего кровью Александра на кровать, выдвинутую на средину комнаты. С ужасом она увидела, что у него почти оторвана левая нога, а лицо и череп посечены осколками. Один глаз смотрел осмысленно, другой был лишен какого-либо выражения. Склонившись над ним, она протерла ему виски нашатырем и помогла врачам перевязать ноги, чтобы остановить кровотечение. Одновременно с этим она шептала ему на ухо слова любви, которые он уже не мог слышать.

В прилегающих залах, где толкалось множество людей, царила атмосфера ужаса и растерянности. Лакеи вынесли из кабинета изорванную в лохмотья шинель и нижнее белье, покрытые грязью и пятнами крови, и тазы с красноватой водой. Все в один голос обвиняли Лорис-Меликова. Граф Валуев во всеуслышанье заявил: «Вот что принесла нам „диктатура сердца“ этого несчастного армянина!» Когда Лорис-Меликов, наконец, появился, все замолчали. Один сановник бросил ему в лицо: «Вот она, ваша конституция!»

Тем временем вокруг кровати, на которой лежал Александр, собрались члены императорской семьи, обливавшиеся слезами. Среди них находился испуганно озиравшийся двенадцатилетний мальчик в синем матросском костюме. Это был великий князь Николай, будущий император Николай II. Он был очень бледен, хотя только что вернулся с катка. Его мать все еще держала в руках его коньки. Время от времени раздавались стоны Екатерины: «Саша! Саша!» Она сжимала холодеющие руки супруга. Едва ощутимое дыхание умирающего становилось все реже и реже. Его зрачки уже не реагировали на свет. Воспользовавшись коротким прояснением сознания императора, протоиерей Рождественский соборовал его. После этого Александр вновь впал в почти полное бесчувствие. Царевич спросил доктора Боткина, как долго еще продлится агония. «Десять – пятнадцать минут», – ответил тот. В 15.35 врач объявил: «Его Величество покинул нас».