Анри Труайя - Лев Толстой

Жизнь в Брюсселе, по сравнению с Лондоном, показалась Льву тихой, семейной, главным образом благодаря тому, что каждый день он бывал принят у вице-президента Академии наук, князя М. А. Дондукова-Корсакова: «старик, старуха, две больные дочери и одна 15 лет, стало быть, ничего нет по части Гименея. Впрочем, по этой части уж очень плоха надежда, так как последние зубы поломались». [326]

Не видя подходящей невесты у Дондуковых, Толстой вспоминает об одной из своих племянниц, Екатерине Александровне, которая жила в Гиере у тетки, княгини Голицыной, и очаровала его своей грацией и благородством манер. Он, конечно, и не помышлял о ней в течение прошедших трех с половиной месяцев, пока не видел. Но может ли это быть причиной не думать о женитьбе на ней? Его снова охватывает матримониальная горячка: женщина, любая, как можно скорее, семейный очаг, дети. Немедленно пишет о своих намерениях сестре Марии, которая все еще в Гиере. Та с большим благоразумием отвечает, что, если вдруг все сладится, не станет ли он спрашивать себя: «Зачем я это сделал?», не станет ли сожалеть: «Ах, если бы только я не был женат…», что нет, быть может, лучшей кандидатуры, что девушка эта может сделать его счастливой и он может осчастливить ее, но будет ли счастлив, женившись, вот в чем вопрос.

Лев протестует: как Мария может подозревать его в неуверенности в собственных чувствах; он любит Екатерину всем сердцем, просто не сразу заметил это. Тронутая этим утверждением, сестра советует брату не откладывать, так как, если начнет рассуждать, все будет потеряно. Пусть, не мешкая, приезжает в Гиер.

Достаточно было дать ему совет ни о чем не думать, как его тут же стали одолевать сомнения. Когда осознал, что мышеловка вот-вот может захлопнуться, решил отступить. Как связать свою жизнь с незнакомым и, возможно, невыносимо скучным человеком? Нет! Лев отправляет Марии письмо с извинениями, еще одно – Голицыной и больше не помышляет о маленьких Толстых, которые могли бы появиться от этого союза.

Отказавшись от брака, с удвоенной силой возвращается к интеллектуальной деятельности. За три недели, проведенные в Брюсселе, он посетил немало школ, написал статью об образовании, заказал крупный шрифт, предназначенный для детских книг, и начал рассказ «Поликушка», основанный на реальном случае из жизни крестьянки, о котором рассказала ему одна из дочерей Дондукова-Корсакова. Ему казалось странным говорить о рабстве, когда мужикам дарована свобода. Со дня на день то, что было обычным, привычным, должно было отойти в область преданий. Речь о рабстве теперь могла идти только в прошедшем времени. Итак, пора в Россию, посмотреть, что там происходит.

Двадцать седьмого марта (восьмого апреля) он пускается в обратный путь. Но вместо того, чтобы проехать Германию без остановок, задерживается в Веймаре, Йене, снова возвращается в Веймар, где его представляют великому герцогу, окруженному «глупыми придворными дамами», и где он получает разрешение посетить дом Гёте, куда пока не пускают публику. В каждом городе и городке жадно устремляется в школы и детские сады. Часто заходит в классы без приглашения, с барской бесцеремонностью. Забирает себе все тетради учеников Юлиуса Штётцера, а в ответ на застенчивое замечание последнего, что родители этих детей люди, в основном, бедные, будут недовольны тем, что придется покупать новые, бросается на улицу, опустошает писчебумажный магазин и возвращается с грудой чистой бумаги, на которую ученики, по его настоянию, переписывают свои работы. Затем, гордо назвавшись – «граф Толстой из России», – забирает их и отдает ожидающему на улице слуге.

В Йене Лев знакомится со студентом Густавом Келлером, проникается к нему симпатией и приглашает учителем в яснополянскую школу за двести рублей в год, обязуясь оплатить путешествие. Ему кажется, что Келлер – это «находка», о чем появляется запись в дневнике второго (четырнадцатого) апреля 1861 года. Через несколько дней, познакомившись с матерью молодого человека, понимает, какую ответственность берет на себя, увозя его. Толстой отправляет Келлера вперед, сам задерживается в Дрездене. Проезжая через Берлин, вновь с удовольствием встречается с Ауэрбахом («Прелестнейший человек!») и знакомится с профессором Дистервегом («Умен, но холоден и не хочет верить и огорчен, что можно быть либеральнее и идти дальше его»). [327]В гостинице узнает, что Келлер, опередивший его на несколько дней, пил за его счет дорогие белые вина. Это вызвало явное неудовольствие: и потому, что пришлось платить, и потому, что возникло опасение – не тому оказал доверие.