Вячеслав Шишков - Угрюм-река

– Чепуха, – буркнул Протасов. – С голыми руками к казакам соваться нечего...

– Позвольте, позвольте! В этом деле нам помогут ребята Ибрагима. Среди них есть наши рабочие с приисков и, говорят, один бежавший политик. Мы с ними уже вступили в связь. Итак, в-третьих – мы организованно предъявляем наши требования Громову. В-четвертых – мобилизуем рабочих для вооруженного восстания...

– Чепуха... Опасно, преждевременно! Против вооруженного восстания я в принципе решительно ничего не имею. Напротив! Я только говорю, что это преждевременно. Без контакта с общим движением рабочих ни черта не выйдет, уж поверьте. – И Протасов, черпая красноречие в приподнятом настроении своем, подверг сильной критике план забастовочного комитета.

– Я, вероятно, с Громовым расстанусь, товарищи. Перехожу либо на Урал, либо... и сам не знаю куда, – сказал в заключение Протасов. – Я думаю, что Громов скоро сам себя угробит: до чертиков пьянствует, балдеет, к работе относится спустя рукава, а поэтому и с финансами запутался... Мой вам совет, товарищи: готовьте силы к революции. Она близка.

Рабочие поднялись на ноги и сняли шапки.

– Товарищ Андрей Андреич, – заговорили они враз. – Мы тоже утекать отсель мекаем. Нас, желающих уйти, человек более полсотни. Мы в Россию. Присоветуй, Андрей Андреич...

– Почему же вы? Заработок, что ли, мал?

– Не в этом суть, – ответил широкоплечий, в рыжих усах, молодой мужик Телегин, бывший солдат. – А вот в чем... Тут у нас, понимаешь, исходя из соображения... Каблуков, толкуй!.. Ты вроде как старшой у нас.

Иван Каблуков двигал бровями, переминался с ноги на ногу, видимо, оробел.

– А пойдемте-ка, братцы, к лодке, – сказал Протасов, – мне ехать пора. Там и поговорим.

Матвеев с Краевым решили переночевать в избушке. Рабочие, вместе с Протасовым, дружески попрощались с ними и спустились к воде. Протасову нужно в литейный цех, где спешно, в ночную, ремонтировалась вагранка. Заработали две пары весел. Протасов взялся за руль. Сквозь темень лодка быстро заскользила вниз.

– Так в чем же дело, Каблуков?

– Да вот... Поскладней хотелось. Да не шибко мастер говорить-то я. – И смущенный слесарь стал утюжить свою бороду. – Дело вот в чем, барин Протасов... То бишь, как его... Андрей Андреич... Ты даве правду сказал, бастовать у нас теперича – это ваньку валять, нет никакой спозиции. Економной забастовкой, то есть кономической, нешто капитал проймешь? Да ни в жизнь! Ей-богу, правда... Главная суть – вредят эти самые штрики, как их...

– Штрейкбрехеры, – подсказал сквозь тьму Протасов.

– Во-во-во! – И слесарь Каблуков, раздувая ноздри, шумно задышал. Луженное огнем и дымом мастерских корявое лицо его вспотело от непривычного напряжения мысли. Но он все-таки нашел нужные слова. – Мы мекаем во как, товарищ Андрей Андреич. Здесь нам, мало-мало сознательным, делать нечего. Здесь, понимаешь, дыра. А я вот с Ванюхой в Сормово лажу, там шурин у меня токарь-металлист. Мишка да Степка желают ехать на Урал, они ребята твердые и в деле, и в понятиях. Захар Оглоблин – на Путиловский...

– Да, есть такое стремление, это верно... – широко раскачнул плечами угрюмый, со скуластым бритым лицом Захар; вода бурлила и вскипала пеной от взмаха его весел.

– Да все кой-куда, согласуемо желанью-мысли... А вот Миша Телегин, он, как бывший солдат, на вторительную службу ладит в полк... Чтобы, значит, и там пропаганду пущать.

Протасов с некоторой тревогой прищурился на бывшего солдата.

– Мы вот как просветились, спасибо, здесь! – И слесарь Каблуков, бросив весла, ударил в порыве восторга себя в грудь кулаком. – То ты, то Матвеев Иван Семеныч, то политические, спасибо! И по этому самому нас, сознательных, облестила мысль-понятие вот какое: уж ежели зачинать революцию, так зачинать как след быть. Перво-наперво нужно солдат поднять да мужиков. Так, ребята?

– Известно, так! Главная суть в солдатах, в армии...

– Мы про рабочих молчим, рабочий сам подымается, раз это его кровное дело. Верно, ребята? И вот, значит, долго ли, коротко ли, восстание с оружьем в руках, всеобщая заваруха. Мужики бар тревожат, землю забирают, а тут повсеместная забастовка, да не економная, а самая что ни на есть политическая, с красным флагом. Прямо – хвиль-метель!.. Тогда всё – стоп! – мужик наш, солдат наш...

Лицо Каблукова то улыбалось, то серьезилось; он млел в приливе бодрых чувств, захлебывался словами.

Направо, задорно помигивая сквозь отсыревшую мглу, показались огни заводов. Было тихо. Кой-где висели в небе звезды. А за тайгой все еще играли бледнолицые молнии.