Владимир Ераносян - Заоблачный Царьград

Свенельд застрял по грудь, и Мал отпустил крюк. Лют провалился в бездну, и болото поглотило сына воеводы утробным звуком.

– Тебе не выбраться из этого болота. Зря ты пришел в чужой лес…

Отчаяние бывает и у злодея. Свенельд остался жив, но пережил своего Люта.

Он не хотел тянуться к корягам, что протягивали ему опоздавшие гридни княжича. Только сейчас он осознавал, что было тем единственным, что наделяло смыслом его ненависть. Вовсе не для себя он расчищал путь к варяжскому трону. Все это время он мечтал лишь об уважении и признании заслуг. Но не получил, казалось бы, малого. Его не ценили, в каждом его слове чувствовали подвох, ему не доверяли.

Возможно, это было взаимно, но в этом мире все же был один-единственный человек, который верил ему безоговорочно и готов был выполнить любое поручение не за деньги, как это делал наемник, не за страх, как рабы, а просто потому, что знал – отец не посоветует плохого и все делает для своего чада. Они мечтали об одном и том же. Они хотели избавиться от чванливых Рюриковичей. И цель эта была как никогда близка…

Воеводу тащили на плаще, ощупывая дно посохами. Потом, когда вышли на сушу, подняли на руки и уложили в повозку. Он стонал, не от боли, а от потери смысла.

– Мы не смогли достать Люта. Его засосало болото. Видать запутался в тине… – опустили головы гридни.

Темнело. Эти недоумки не найдут его сына. Да и ни к чему… Свенельд не слышал. Он встал, как только понял, что повозка движется по направлению к острогу княжича Олега. Это была не его дорога.

Забрав коня у одного из гридней, Свенельд помчался в столицу. Он был жив лишь телесно. Душа его теперь не просто очерствела, она сгорела, как тот тленный гриб, что грызет старую крону проклятого леса, а потом вспыхивает, как искра, и сжигает целый город…

Он стал собственной тенью. Конь нес его, подбрасывая на седле, с каждым прыжком перелистывая безвозвратные страницы его жизни, которая исчезла вместе с Лютом.

Кто виноват в том, что это случилось с ним? Он остался совершенно один. А выродки Святослава все еще были живы и кичились своим происхождением, как прежде это делал их дед Игорь… Есть и этот байстрюк Владимир, выродок Малуши, которая пренебрегла его словом.

Злодей черпает силы в собственной ненависти. И не уповает на месть небес. Конь нес его не к столице, а к новому смыслу. И он обрел его, когда оказался на одном из семи холмов. Внизу простирался великий город. Пусть не такой красивый, как заоблачный Царьград, но такой же вожделенный.

Он всегда встречал злодея прохладно. Суровый и мрачный Киев. Эти Рюриковичи и их прихлебатели никогда не видеди в этом городе сияние и силу, мечтая о чеканном золотом Царьграде. Только он полюбил его всем сердцем и хотел обладать им безраздельно.

Они не заслужили этой красоты и величия на Днепре. Они хотели обрести силу ромеев, не признавая собственного предназначения быть выше всех. Варяги глупы! Ведь это и есть мечта. Это и есть Царьград. За него можно убить любого. И право убить любого должно принадлежать только тому, кто презрел собственную жизнь и кому нечего терять…

Свенельд засмеялся, уткнувшись в серое небо, которое ответило ему громом.

– Святослав! – закричал он, срывая связки. – Я предал тебя! Ты мертв! Но ты оставил на этом свете целый выводок! А я нет!!! Так смотри же, что будет дальше!!!

Княжичу исполнилось четырнадцать. Владимир рос под надзором христианки-кормилицы и новгородского наместника Киевской Руси, которого одни знали как воеводу, другие – как тысяцкого. Добрыню Никитича уважали все сословия. За силу и рассудительность.

– Дядя, почему моя мама не живет со мной?! – спросил княжич, пронзив воеводу своим ястребиным взглядом темно-карих, почти черных, как угли, глаз.

– Такова воля твоей великой бабки, княгини Ольги. И ничего здесь не сделаешь. Милость свою она забрала с собою в могилу. Но поверь, так было надо. А мать ты будешь навещать, как и прежде. Она в добром здравии и ни в чем не нуждается… – Бас воеводы не терпел возражений, сказал – как отрезал.

– Отчего она так решила, ведь она была христианкою, это ведь добрая вера!

– Я не силен в толковании Божьего, на то есть жрецы. Но мать твоя, сестра моя Малуша, всегда говорила, что она спасла и тебя, да и ее, от неминуемой гибели. А сейчас просто не хочет испытывать судьбу. Ольгу почитают внуки, твои единокровные братья, нечего им давать повод озлобиться. Пусть все будет, как есть. От этого нам не хуже.