Элисон Уир - Трон и плаха леди Джейн

Затем заставляю себя перевести взгляд на эшафот на Тауэр-грин. Он покрыт черной материей и усыпан соломой, но плахи на нем не видно. На лужайке пока безлюдно. Сэр Джон говорил мне, что моя казнь пройдет тихо и присутствовать будут только приглашенные, число которых строго ограничено. Сейчас они, наверное, на Тауэр-хилл, наблюдают за казнью Гилфорда, думаю я. А когда там все закончится — я молю, чтобы это было скорее, — настанет и моя очередь. Ожидание становится невыносимым.

Вдруг появляются два человека, спешно направляющиеся в сторону Тауэр-грин. На них черные бархатные мантии, длинные белые передники и черные маски с щелями для глаз. Тот, что впереди, несет топор. Я знаю, что это палач и мой час пробил.

Мои глаза расширяются от ужаса — я вижу, как тащат обратно повозку, на которой лежит тело Гилфорда. Я вижу его торс, обернутый в окровавленную материю, и рядом с ним круглый предмет, обмотанный тряпкой в красных пятнах. Когда повозка проезжает, я не могу сдержать слез. Он был пустой юнец, но было в нем и что-то хорошее, и он не заслужил этого.

— Ах, Гилфорд, Гилфорд, — всхлипываю я. — О, горечь смерти!

Толпа народу приближается к Тауэр-грин. Осталось совсем мало времени. Я беру молитвенник и пытаюсь сосредоточиться на отрывке, который выбрала для свой отходной молитвы. Но пока слова прыгают у меня перед глазами, я слышу шаги на лестнице, и дверь распахивается.

— Пора, миледи, — тихо произносит сэр Джон Бриджис.

Позади него стоит доктор Фекенэм, который смотрит на меня с глубоким состраданием. Крепко держась за руку коменданта, ибо мои ноги внезапно ослабли, я спускаюсь по ступеням и выхожу на улицу, в сопровождении миссис Эллен и миссис Тилни, беззвучно плачущих в свои носовые платки. Но мои глаза, слава богу, сухи, и я медленно подхожу, надеясь, что с достоинством, к эшафоту. Я решила, что зрители, среди которых я узнаю членов Тайного совета и вельмож, некогда сидевших со мной за одним столом, будут потрясены моей выдержкой.

У подножия эшафота я мельком замечаю открытый гроб, стоящий на траве, и на мгновение останавливаюсь.

— Не бойтесь, Джейн. Я буду с вами до конца, а Господь будет с вами всегда.

Это придает мне мужества подняться по ступеням, опираясь на руку сэра Джона, а затем отпустить ее и встать, держась за ограду, чтобы обратиться к толпе. Я произношу речь в почтительной тишине.

— Добрые люди, я пришла сюда, чтобы умереть, ибо по закону осуждена на казнь. — Мой голос отчетливо и звонко раздается в морозном воздухе. — Я совершила преступление против ее величества королевы, в чем и сознаюсь. Но видит Бог, я не хотела участвовать в этом злодеянии. Я невиновна перед Господом и вами, добрые христиане.

Я умолкаю. Сердце бьется так тяжело, что я едва перевожу дух, и голова идет кругом. Невольно содрогнувшись и сцепив руки, я продолжаю:

— Призываю вас всех в свидетели того, что умираю я как добрая христианка. — С этими словами я оборачиваюсь к доктору Фекенэму, зная, что он поймет, что я имею в виду. В ответ он печально улыбается.

— А теперь, добрые люди, — заканчиваю я, — пока я еще жива, прошу вас помолиться вместе со мной.

Я снова оборачиваюсь к аббату, указываю ему помеченную страницу в молитвеннике и спрашиваю:

— Прочитать мне этот псалом? — Я тут же жалею о том, что спросила, ибо от горя он не может ответить. Несколько мгновений длится неловкое ожидание, и затем я слышу его шепот:

— Да, Джейн.

И я, опустившись на колени, читаю по-английски девятнадцать строк псалма Miserere mei Deus. [21] Помилуй меня, Боже (лат.). Закончив, я поднимаюсь и обнимаю священника, целуя его в обе щеки, удивляясь про себя, что мое последнее в этом мире утешение я получаю от католика.

— Да воздаст вам Господь за доброту вашу ко мне, — вырывается у меня, и затем я прибавляю, со своей обычной прямотой и бестактностью: — Хотя я непременно должна вам сказать, что я желала ее меньше, чем этой ужасной смерти.

Глаза старика полны любви. Мы отлично понимаем друг друга.

С формальностями почти покончено. Пора готовиться.

Всякий раз, исполняя казнь, я не устаю удивляться тому, как чинно, церемонно это все начинается, со всеми протоколами, как их любят величать, а под конец оборачивается кровавой бойней. Такое со мной постоянно, хотя я горжусь, что хорошо исполняю свою работу и не терзаю бедняг, как иной растяпа. Больше всего, как я слыхал, досталось этой злополучной леди Солсбери, еще во времена старого короля. Главный палач тогда болел, а его заместитель был совсем неопытный. Гонял старушку вокруг плахи, рубя ее куда ни попадя. Сделал из нее отбивную.