Степан Злобин - По обрывистому пути

Творческие, деловые и дружеские связи Степана Павловича Злобина с Башкирией продолжались в течение всей его жизни. Поэтому-то писатель любил наш край как свою родину. И отнюдь не случайно, что его лебединая песня — роман «По обрывистому пути» — о Башкирии, родине Салавата Юлаева и своей писательской колыбели. Размышляя о судьбах народов России и мира, волнуясь извечными проблемами свободы и счастья, зрелый мастер колоритно рисует тот обрывистый путь, по которому идут его уфимские герои — люди мужественные и смелые, самоотверженно борющиеся за утро Нового века, озаренного лучами ленинских идей!

Штатный сотрудник ежедневной губернской газеты Константин Константинович Коростелев как раз на рубеже двух столетий оказался дежурным по редакции. Он уже примирился со встречей Нового года в редакционном помещении. Но метранпаж изобрел «штуку»: выпустить новогодний номер газеты с таким расчетом, чтобы газетчики успели продавать его у дверей дворянского собрания, купеческого клуба и у подъездов гостиниц в тот самый час, когда будут съезжаться к новогоднему балу и ужину. Сообщил издателю. Тот не только что дал согласие, но обещал еще и наградные наборщикам и корректорам. Работа пошла вовсю…

И вот, уже вычитав готовые полосы новогоднего номера, Коростелев «благословил» его выпуск, покинул остаток дел на метранпажа и экспедитора и вместе с двумя ночными корректорами вышел из помещения редакции. Положив в карман еще влажный оттиск «завтрашней» газеты, он почувствовал, что Новый век уже наступил, но не ощутил при этом ни гражданского энтузиазма, ни предчувствия каких-либо благостных перемен.

— Константин Константииыч, где встречаете? Небось приглашали к патрону? — спросил старший корректор.

— П…па-атрон ож-жидал, что я буду занят дежурством. А я не ст…тремлюсь в общество «отцов города», — ответил Коростелев.

— Может, в «Якорь», по-холостяцки? Там любопытный сойдется сброд.

— П…пудель ждет. Не приду, так обидится! — отшутился Коростелев. — Желаю вам в наступающем всяких веселых благ!

Он приподнял барашковую шапку, пожал товарищам руки, свернул за угол и через кривые ворота углубился в большой, занесенный снегом двор. По шатучей лестнице древнего и нескладного деревянного дома он поднялся на второй этаж. Из-за обитой лохмотьями войлока двери пахнуло теплом и праздничным тестом. В хозяйских комнатах уже грохотал «истошный крик современной цивилизации», как называл Коростелев граммофон.

— Гости? — спросил он празднично приодетую, красную и потную от забот кухарку.

— Покуда свои забавляются, — сообщила она.

Коростелев распахнул дверь к себе в комнату, и пудель Мальчик кинулся сразу обеими лапами ему на живот.

— Ладно, без глупостей! — сурово остановил журналист. — Голодный, прохвост?! Ишь, виляешь. На, жри.

Он кинул собаке припасенные остатки обеда. — Константин Константиныч, — тотчас послышался голос из коридора, — к вам можно?

Не ожидая ответа, вошла разодетая, нестерпимо надушенная хозяйка, добрая толстуха чиновница, в сорок лет сохранившая ясную голубизну наивного взгляда, девичий румянец и неиссякаемую восторженность.

— Удивительный пес у вас! Ведь вон вы как поздно, а я косточек принесла — и не смотрит! — защебетала она, словно это случилось не в сотый раз.

— Хорошее воспитание, Агния Дмитриевна!

— И мы уже смеялись: интеллигент! — жеманясь, сказала хозяйка. — Константин Константинович, мы с мужем вас просим пожаловать к нам на встречу Нового года… Интересные барышни будут. Пирог ваш любимый…

— Не могу, Агния Дмитриевна, извините, обещал быть у редактора. Будет в обиде! — отказался Коростелев.

— Вот жалость! А мы-то обрадовались, что вы возвратились, понадеялись… Ну, раз уж к начальнику званы, то надо уважить! А то у нас, знаете, барышни будут, прекрасные барышни, скромные, из хороших домов… Потанцевали бы под граммофон. Ведь вы молодой, интересный…

— В фанты будут играть? — почему-то спросил, он.

— Без того уж нельзя. И гадать, конечно…

— Дядя Костя, оста-аньтесь! — певуче проклянчила румяненькая, как мать, полненькая тринадцатилетняя гимназисточка, высунув личико из-за двери.

— Не могу, Зинуша, д…даже для вас, никак не могу! — решительно отозвался Коростелев. — Мальчик, гулять! — крикнул он.