Филиппа Грегори - Другая Болейн

— А в чем обвиняют Анну?

Уильям глянул на Генриха, потом решил — мальчик уже взрослый, пора и ему знать.

— Похоже, ее обвиняют в прелюбодеянии. Ты знаешь, что такое прелюбодеяние, Генрих?

— Да, сэр. — Мальчишка чуть вспыхнул. — Об этом сказано в Библии.

— Думаю, что на твою тетушку возвели напраслину, — ровным голосом продолжал муж. — Но таково обвинение Тайного совета.

Теперь и я начинаю понимать.

— Других тоже арестовали? В чем их обвиняют, в том же?

Уильям неохотно кивнул:

— Да, Генриха Норриса и Марка Смитона обвиняют в том, что они — ее любовники.

— Какая чепуха!

Уильям снова кивнул.

— А брата задержали для допроса?

— Да.

Что-то в его тоне меня насторожило.

— Они не будут его пытать? Не посмеют, да?

— Нет, дорогая. Они не забудут, что он благородных кровей. Его держат в Тауэре, пока допрашивают королеву и остальных.

— Но какое против него обвинение?

Уильям замешкался с ответом, взглянул на мальчика:

— Его обвиняют в том же самом.

— В прелюбодеянии?

Он кивнул.

Я молчала. В первое мгновенье хотелось опять крикнуть: „Чепуха“ — но тут я вспомнила, как нужен был Анне сын, вспомнила ее уверенность, что от короля не родить здорового ребеночка. Как будто снова увидела перед собой, она стоит с Георгом в обнимку и рассуждает, что церковь ей не указ — сама, дескать, знаю, грех это или нет. А он отвечает — меня можно отлучить от церкви, по крайней мере десять раз еще до завтрака, и она смеется. Не знаю, на что Анна могла решиться от отчаянья. Не знаю, на что Георг мог осмелиться от безрассудства. Нет, не буду больше думать об этих двоих.

— Что же нам теперь делать?

Уильям положил руку Генриху на плечо, улыбнулся мальчику. Его приемный сын уже по плечо отцу, глядит прямо и доверчиво.

— Немножко подождем, пока все уляжется, заберем Екатерину и отправимся в Рочфорд. Там чуток затаимся. Что бы ни случилось с Анной, отправят ее в женский монастырь или в ссылку, но время Болейнов прошло. Настала пора тебе, любовь моя, возвращаться к отжимке сыра.

Нечего больше делать — только ждать. Я отпустила кормилицу на целый день, послала Уильяма и Генриха прогуляться по городу, пообедать в трактире, а сама сижу дома, играю с малышкой. После полудня вынесла ее на воздух, на берег реки, на теплый морской ветерок. Вернулась домой, распеленала, искупала в прохладной воде, вытерла насухо сладкое, розовое тельце, положила девочку на одеяльце, пусть ножки и ручки побудут на свободе. Когда пришли Уильям с Генрихом, крошка уже лежала в чистых пеленках. Мы оставили ее кормилице, а сами отправились к главным воротам Тауэра, испросить разрешения повидаться с Екатериной.

Какая же она маленькая — моя девочка, идет по крепостной стене от башни Бошан к воротам. Нет, она истинная Болейн, шагает, будто вся крепость только ей и принадлежит, голова высоко поднята, на губах улыбка. Увидала меня сквозь деревянную решетку, засияла, выскользнула через открытую стражником калитку.

— Любовь моя. — Я крепко обняла дочь.

Она на мгновенье прижалась ко мне, потом рванулась к брату:

— Ген!

— Кэт!

Радостно взглянули друг на друга.

— Выросла.

— Потолстел.

Уильям улыбался, глядя на детей:

— Думаешь, они хоть когда-нибудь говорят больше одного слова подряд?

— Екатерина, я написала Анне, попросила тебя отпустить, — поспешно сказала я. — Хочу, чтобы ты уехала с нами.

Она мгновенно посерьезнела.

— Я не могу. Она ужасно расстроена. Она еще никогда такой не была. Не могу я ее покинуть. От остальных совершенно нет толку, две новенькие вообще не понимают, что делать, а тетушка Болейн и тетушка Шелтон только и сидят в уголке да все время перешептываются. Нельзя ее с ними оставлять.

— А что она делает целыми днями? — спросил Генрих.

— Плачет, молится. Поэтому я и не могу уйти, просто не могу. Это как младенца бросить, она совсем о себе не заботится.

— Тебя хорошо кормят? — О чем еще мне остается беспокоиться. — Где ты спишь?

— Я сплю с ней, только она совсем не спит. Едим мы хорошо, не хуже, чем при дворе. Не волнуйся, мама, это ненадолго.

— Откуда ты знаешь?

Капитан стражи наклонился, тихо сказал мужу:

— Поосторожнее, сэр Уильям.

— Мы пообещали ничего не обсуждать с Екатериной, — напомнил он мне. — Мы пришли ее повидать, узнать, как она себя чувствует, вот и все.

— Хорошо. — Я глубоко вздохнула. — Если она пробудет здесь больше недели, Екатерина, тебе надо будет уехать.