— Люди-и! Воды! Воды! Во-о-ды-ы-ы!
И тут появился незнакомый всадник на неоседланном коне:
— Не говорите, что не слыхали! Не говорите, что не видали! Слушайте повеление хана нашего, — вопил он. — Маман — богоотступник! Маман — кяфир неверный! Мусульмане, бегите от него! Проклятие на нем навеки нерушимое! Мусульмане, бегите от Мамана…
Никому и в голову не пришло, что это посланец коварного Авез-ходжи, ловко воспользовавшегося всеобщей смутой. Люди постояли, разинув рты, в недоумении, и бросились врассыпную. Юрта догорала, треща и шипя, — некому было остановить Жаксылыка, некому помочь несчастной Багдагуль. Как вкопанный застыл над рекой пораженный новой бедой Маман-бий: «Что еще за бедствие разразилось надо мной? Чем я еще про винился?»
С широко открытыми глазами на обожженном солнцем лице, стоял Маман, неподвижный, как каменный идол, и упругий ветер с моря играл, развевая полы его багрово-красного халата, все дальше унося кувыркающуюся в воздухе черную шапку — каракалпак.
Вдруг посиневшие губы Мамана шевельнулись:
— Эй, люди, дорогие мои люди, родные! Не верьте, что я безумный!.. Не расходитесь!.. Не бегите от меня! — Но слабый голос его подхватил и унес ветер, а Маман продолжал взывать в пространство: — Не убегайте!.. Объединяйтесь!.. Верьте мне… придет народ братский, укроет нас полами большого халата своего от врагов… Протянет руку помощи…
Но некому было слушать Мамана. Несколько бедняков, оставшихся верными своему бию, ссутулившись сидели там и сям на земле, посматривая испуганными глазами то на Мамана, то на бегущих прочь людей.
— Будь ты проклят, беспощадный, неправедный бог на холодном своем небе! — крикнул Маман, воздевая вверх окровавленные кулаки. — За что сыплешь ты беду на неповинные головы несчастного народа моего? Если и вправду ты существуешь, то не я, а ты, слышишь, ты — обезумел!
* * *
После горестных этих событий не было человека, кто сказал бы: «Я видел Мамана» или «Я знаю, где он». Прошел слух, будто он утонул в реке; говорили люди и другое: что находится он якобы на острове, посреди Арала лежащем, где из отбившихся родов своих каракалпаков собирает войско против Хивы. Люди говорили, что несчастная Багдагуль, куда исчез ее муж не зная, с горя ума лишилась, отыскала свой старый топор и побежала по берегу Кок-Узяка сводить свои счеты с богом. И ее тоже больше никто не видел.
Года шли за годами. Молодой Айдос пошел в гору: из рук самого пресветлого хана хивинского получил титул «бала-бия», бия-мальчика. Сначала послушно следовал он за Есенгельды-мехремом, а там с ним поравнялся, соперничать стал. То гремела окрест слава Есенгельды-мехрема, то верх брал бала-бий. Оба, каждый по себе, в Хиву со свитой ходили, все больше погружаясь в пыль исламских интриг. Мешалась эта пыль со слезами народными, грязной пеленой застилала людям глаза. Путались большие дороги, проложенные мирным степным народом в новом краю, блуждали люди, не находя прямого пути. Забываться стали дела и даже самое имя мудрого большого бия Мамана.
И вот в один из теплых летних дней рыбаки, вязавшие камышовые плоты свои на берегу моря, увидели, что наперерез огромным шумным волнам из тумана морского выходят два невиданных огромных плота, каждый величиной с большую восьмикрылую юрту. Плоты эти пристали к малому островку в устье Аму-дарьи, там, где, ошибаясь, кипят пресные воды реки и соленые волны моря, еще не успев смешаться. С плотов сошли два человека, одетые по-русски, в грубых башмаках с медными пряжками, в коротких плисовых штанах, цветных камзолах, подобных некогда жалованному Маману начальством в Оренбурге, и в темных сюртуках с широкими обшлагами. На головах приезжих были черные шапки.
Рыбаки стояли, испуганные невиданным чудом, и глазели, раскрыв рты, в ожидании новой напасти. Один, посмелее, подошел к самой кромке воды, пристально всмотревшись в приезжих, отчаянно завопил: «Оу, да это же сам большой бий!» — и, рыдая, полез в воду. А за ним, сталкивая с берега свои камышовые плоты, с криком и плачем двинулись к островку и все рыбаки.
Собачью жизнь вели они, ловя рыбу на хлипких своих камышовых плотах, связанных непрочной бечевой из куги, не смея отойти далеко от берега, и все ж подчас находя безвременную гибель в своенравной стихии Арала.
Растроганный Маман-бий пошел им навстречу, здороваясь и обнимаясь с каждым.
— Ну, вот мы и опять с вами вместе, милые мои! Недаром я столько лет пропадал, снова ездил в русское царство. Жаль, опять воюет русский царь с султаном турецким. Но как только кончится война, и про нас вспомнят, и будет у нас все хорошо. А пока принимайте, милые мои, посланца народа русского. — И бий положил руку на плечо рыжеволосого человека с большими крепкими руками. — Это младший сын друга нашего Кузьмы Бородина. Ну, что рты разинули? Забыли, что ли, сына его, Владимира-кузнеца? Так он его брат младший. Петром зовут. По всей Руси славный он мастер-корабел. Будет вам лодки строить, а потом и корабли мы с вами построим, откроем прямой путь в Россию через Арал… Прошу любить и жаловать!
Читать дальше