Роберт Грейвз - Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 2. Божественный Клавдий и его жена Мессалина.

Его прервал дребезжащий старушечий голос:

— Все оно так, капитан, ты — человек храбрый, и мы все гордимся тобой, и, само собой, большое тебе спасибо, но что до меня, так мои двое парней служат во Втором, и хоть мне жаль, что они не получили на сегодня увольнительную, я благодарю богов за то, что они живы. А вот если бы твой генерал Авл смог поступить по-своему, они лежали бы сейчас на Брентвудском холме добычей для ворон.

К ней присоединился старик француз.

— Что до меня, капитан, мне не важно, как выиграли сражение, лишь бы оно было выиграно. Я слышал сегодня вечером, как двое офицеров вроде тебя обсуждали эту битву. Один из них сказал: «Хороший пример стратегии, умно, ничего не скажешь, по мне, даже слишком умно, попахивает лампой». А я вот что спрашиваю: одержал император победу, да еще какую, или нет? Одержал. И да здравствует император!

Но капитан сказал:

— «Попахивает лампой», сказали они? Точнее не скажешь. Стратегическая победа, но попахивает лампой. Император слишком умен, чтобы считаться хорошим солдатом. Что до меня, я благодарю богов, что не прочитал в жизни ни одной книги.

Когда мы уже шли домой, я сказал, запинаясь, Нарциссу:

— Ты ведь не согласен с этим капитаном, да, Нарцисс?

— Нет, цезарь, — отозвался Нарцисс, — а ты? Но я считаю, говорил он как человек храбрый и честный, и поскольку он всего лишь ротный, ты скорее должен быть доволен его словами. Нам ни к чему ротные капитаны, которые слишком много думают и слишком много знают. И ведь, согласись, он не принижал твоих заслуг и воздал тебе должное за победу.

Но я сказал ворчливо:

— Я для них или полный идиот, или слишком большой умник.

Триумф продолжался три дня. На второй день представления шли одновременно в цирке и амфитеатре. В цирке показывали гонки колесниц (десять заездов), атлетические состязания, схватки между пленными британцами и медведями, а также танец с мечами, который исполняли мальчики из Малой Азии. В амфитеатре вторично разыграли живые картины, представляющие осаду и разграбление Колчестера и сдачу в плен вражеских вождей, затем была битва между катувеллавнами и триновантами, по три сотни человек с каждой стороны, в которой участвовала не только пехота, но и колесницы. Победили катувеллавны. Утром третьего дня снова были гонки колесниц и бой между катувеллавнами, вооруженными палашами, и нумидийскими копьеносцами, захваченными в плен Гетой год назад. Катувеллавны легко выиграли бой. Последнее представление было дано в цирке — пьесы, интерлюдии и акробатические танцы. Мнестер превзошел самого себя; зрители заставили его исполнить триумфальный танец из «Ореста и Пилада» — он играл Пилада — три раза подряд. На четвертый вызов Мнестер не вышел. Он выглянул из-за занавеса и игриво сказал: «Не могу выйти, уважаемые, мы с Орестом уже в постели».

Мессалина потом сказала мне:

— Я хочу, чтобы ты серьезно поговорил с Мнестером, дорогой муж. Он слишком независимо себя ведет для человека его профессии и происхождения, хотя актер он действительно замечательный. Во время твоего отсутствия он раза два или три мне нагрубил. Когда я попросила, чтобы его труппа стала репетировать к празднику мой любимый балет — ты ведь знаешь, что я взяла на себя надзор над играми и представлениями, так как Вителлий никак не мог со всем справиться, а затем выяснилось, что твой советник Гарпократ вел себя нечестно, и его пришлось казнить, а Пернакт, которого я назначила вместо него, очень медленно входил в курс дела, — ну, короче, мне было очень трудно за всем уследить, а Мнестер вместо того, чтобы облегчить мне задачу, вел себя, как упрямый осел. О нет, сказал он, поставить «Улисса и Цирцею» никак невозможно, он не знает никого, кто бы сыграл Цирцею, достойную его Улисса, а когда я предложила «Минотавра», он сказал, что роль Тезея — одна из его самых нелюбимых ролей, а брать такую второстепенную партию, как партия царя Миноса, значит ронять свое достоинство. Все время ставил мне палки в колеса. Он просто не желал понимать, что я представляю тебя и он должен делать то, что я ему велю. Но я не наказала его, так как подумала, вдруг ты этого не захочешь, и подождала до твоего приезда.

Я вызвал к себе Мнестера.

— Послушай, ничтожный грек, — сказал я. — Это моя жена, госпожа Валерия Мессалина. Римский сенат такого же высокого мнения о ней, как я: они присудили ей самые главные почести. В мое отсутствие она взяла на себя часть моих обязанностей и выполнила их к полному моему удовлетворению. Она выразила мне свое недовольство тем, что ты ничем ей не помогал и вел себя нагло. Изволь запомнить: если госпожа Мессалина велит тебе что-нибудь сделать, ты обязан повиноваться ей, как бы это ни ущемляло твое профессиональное тщеславие. Что бы она ни приказала, запомни, презренный грек, и беспрекословно. Что бы она ни приказала, и все, что она прикажет.