Валентин Пикуль: Барбаросса

– У меня в батальонах осталось по сорок человек.

– Мы выгребли все резервы, – отвечали из «Вервольфа».

– Когда же я могу рассчитывать на пополнение?

– Не раньше чем в январе сорок третьего года…

Паулюс в бешенстве так шмякнул трубкою зеленого телефона, что казалось, он хотел раздавить поганую штабную «лягушку».

– Вот так! – сказал он, от волнения его лицо задергалось. – Стало быть, я вынужден брать Сталинград измотанными дивизиями. Между тем бои под Калачом уже доказали всем нам, что русские не желают уступать позиции без боя. А я, господа, и в этом никто из вас не сомневается, не имею такой дурной привычки, чтобы недооценивать сопротивление противника… Боюсь, что мой туго натянутый лук скоро переломится. У меня кончились сигареты, – без паузы продолжил он. – Кто угостит меня?

Из-за плеча Паулюса протянулась рука Шмидта, который потряс пачкою очень дорогих «Равенклу», а вслед за тем возле лица Паулюса, искаженного нервным тиком, выпрыгнул шустрый чертик из зажигалки того же Шмидта.

– Я понял ваш намек, – пробурчал Шмидт. – Вы хотели сказать, что это я имею свойство недооценивать противника. Но я практик, и, когда вижу длинный хлебный батон, я не задумываюсь, с какого конца его пожирать: я беру нож и разрезаю батон на несколько кусков.

– Благодарю, – отвечал Паулюс, прикуривая от зажигалки начальника своего штаба. – Из вас дерьмовый тактик. Но, однако, в одном вы правы: Сталинград будем резать на куски, чтобы проглатывать его… кусками. Еще раз – благодарю!

– Что прикажете? – вмешался услужливый Адам.

– Созвонитесь с генералом Итало Гарибольди, чтобы его «макаронники» не прозевали русских на левом фланге моей армии. Прошу меня хотя бы час-два не беспокоить – я сажусь писать приказ… Приказ о наступлении на Сталинград!

Он затворился в своем личном автобусе, пропитанном благоуханием цветочных одеколонов, продутом сквозняками спасительных ветрогонов, и ему не мешало пение пьяных солдат, вторично мобилизованных в армию. Они пели:

Всего, что написано о последних днях августа, не пересказать, а посему я постараюсь быть краток. Приказ о наступлении Паулюса был зачитан в 6-й армии 19 августа – как раз в тот самый день, когда немцы добивали союзников в Дьеппе…

………………………………………………………………………………………

– Нюра, – позвал Еременко, – ты скоро закончишь?

Девушка в солдатский гимнастерке выстукивала на клавишах аппарата Бодо очередное сообщение для Москвы.

– Сейчас. А что?

– Работай скорее. Тут у меня новое сообщерие – немцы группируют свои силы возле Вертячего… спеши, Нюра!

Наши войска, выдавливаемые из большой излучины Дона, отступали, и часто бывало даже так, что в ротах и батальонах людей становилось больше, нежели было раньше, – за счет тех, что отстали, что отбились от своих частей, а теперь просто «примазались», и это нечаянное пополнение даже радовало наших командиров. Только не думайте, что положение в 6-й армии Паулюса было лучше. «В этой безотрадной степи мы все передохнем» – вот какие слова все чаще и чаще слышались от немецких солдат, и «я, – писал Вильгельм Адам, – постоянно встречал отставших солдат, которые после тяжелых боев разыскивали свои части». Вытесняя наши войска из большой излучины Дона, Паулюс был теперь озабочен, как форсировать Дон, чтобы выйти на ближайшие подступы к Сталинграду…

Андрей Иванович Еременко если и не все знал, то о многом догадывался, а если он и понимал что-либо неправильно, то, на мой взгляд, и другой на его месте понимал бы ничуть не лучше его. Было ясно, что немцы будут давить на город с двух концов – северного и южного, а может, ударят всей массой по центру, чтобы разрезать Сталинград на две части, и этим центром станет овраг Царицы, где и сидит он сейчас в душной штольне, а в голове гудит от стукотни аппарата Бодо.

– Не вижу иного выхода, – сказал он Хрущеву, – кроме одного. Главные усилия надо бросить против армии Паулюса, а с юга, где зажимает танковый Гот, ограничиться обороной, но очень жесткой, чтобы муха не пролетела…

(В капитальной монографии «Великая победа на Волге», которая увидела свет под редакцией К. К. Рокоссовского, сказано: «Такое решение в целом могло отвечать только требованиям Ставки ВГК, но в сложившейся обстановке оно было невыполнимым, заранее обреченным на неудачу. И в этом заключается грубая ошибка, допущенная генерал-полковником А. И. Еременко».