Абдижамил Нурпеисов - Кровь и пот

Обогнув овчарню, он остановился перед домом, в окнах которого еще издали заметил огонек. Он спешился, привязал коня и вошел в дом.

— Добрый вечер! — холодновато сказал он.

— Э! Кто такой?.. А, это ты, Кален. Плохо вижу. По ногам тебя узнал. Длинноногая среди птиц — цапля, а среди людей — Кален, а? Хе-хе-хе…

Так говорил и похохатывал сивобородый жирный старик Алдаберген, старший брат Кудайменде. Раньше он занимался торговлей, покупал по аулам шкурки и шерсть, разбогател, выставлял себя на волостные выборы, потом промотался, постарел… Теперь он посмирнел, отошел от всех мирских дел, много молился, соблюдал уразу и намаз, подремывал, перебирал четки. Стал он старчески неопрятен, жаден на еду и не любил, когда приходили, мешали ему, любил есть один.

— Как это ты уцелел? Хе-хе… Я слыхал, как бесились собаки.

— Уцелел, — равнодушно сказал Кален.

— Или тебя сопровождал кто-нибудь из нашего аула?

— Да нет, один ехал… — Кален думал, пригласит его старик поужинать или нет.

— Апыр-ай, не верю! Ведь наши аламойнаки, как… как львы! Как дорвутся, так… хе-хе, ноги поотрывают!

Хвалиться не детьми, не скотом, не богатством, а собаками — это было в роду Абралы. Алдаберген все еще не верил Калену.

— Ну, ну, не стесняйся! Покажи, где тебя порвали наши аламойнаки? — Старик даже потянулся к Калену посмотреть его ноги и шубу.

— Брось, — вяло сказал Кален. — Щенки ваши аламойнаки, где им со мной…

«Нет, не пригласит, старый хрен!»—подумал Кален, присел рядом со стариком и стал жевать баурсаки. Желваки задвигались у него под толстым тумаком, брови зашевелились, лицо стало свирепым. Алдаберген с испугом поглядывал на него. «Вот вор! Не дай бог с ним встретиться где-нибудь в степи! Ай-ей-ей!».

Пожевав баурсаков, Кален поднялся и пошел вон. Он решил зайти к Кудайменде, тот был не так жаден. Весь день Кален мотался по степи верхом, устал и был голоден. Он только подходил к дому Кудайменде, а из кухни уже слышен был запах копченого конского мяса. Кален позеселел. «Тут не сорвется!»— думал он.

Увидев Калена, Кудайменде перестал натягивать сапог. Сапоги он надевал обычно в дальнюю дорогу.

— Далеко собрался? — спросил Кален.

Кудайменде промолчал, потом натянул сапог и стал глядеть в сторону.

— Ладно, коль дела, так езжай, только жену да котел с собой не бери, — рассмеялся Кален.

У Кудайменде он чувствовал себя вольно, хозяина не стеснялся. Но, увидав, что хозяин чем-то недоволен, сердит, Кален перешел к делу:

— Ну, бай-еке, выбирай сам, врать мне тебе или правду сказать, чего я повидал по аулам.

Кудайменде засопел и вдруг яростно сказал:

— А ведь твой нагачи… этот, как его? Карибай из рода Карабас — ведь он тоже любил бить собак по чужим аулам? Так ты, значит, в него пошел, а?

— Э! — Кален засмеялся. — Какой казах не бьет жен и собак?

— Молчи! Молчи, пес! Ты в чьем это ауле плеткой размахался?

Кален холодно посмотрел на бая и стал серьезным, понял, что тот не шутит. Теперь и Кудайменде в упор смотрел на него.

— Говорят, ты про меня многое брешешь по аулам. Ну-ка давай мне самому скажи!

Кален только теперь понял, почему Кудайменде так встретил его. Дней десять назад у него в доме за дастарханом собрался народ. Среди гостей был и Абейсын, один из верных джигитов Кудайменде. Поглядывая на Калена, он целый вечер говорил о Кудайменде.

— Наш великий Кудаке, — говорил он, — это джигит! Кого с ним сравнить? Некого!

— А ну брось! Черный навозный жук твой Кудаке! — оборвал его Кален.

Огромный Кален в накинутой на плечи толстой шубе сидел боком у дастархана, держал на коленях голову сахара и крепко хряпал, откалывая кусок за куском. Он знал, что Абейсын донесет на него.

— Бог дал мне жизнь, — гневно продолжал он, — и если Каратаз придет по мою душу, я ему все жилы порву! Эй, ты! — Он оглядел Абейсына и побледнел. — Будешь доносить на меня, скажи и это, запомнил?

Слух о том, что Кален назвал Кудайменде Каратазом и черным навозным жуком, мгновенно прошел по аулам. Посмеялись и забыли, а Кудайменде не забыл.

— А ну скажи мне в глаза! — кричал он. — Повтори, пес шелудивый, что ты думаешь о своем бае!

Кален молча натянул сапоги, потом взял в руку плеть и тумак. Змеиные глазки его загорелись, хрящеватые маленькие уши налились кровью.

— Спиной ко мне сидишь, — сказал он, подходя к Кудайменде. — Смотреть на меня, значит, не хочешь? Ладно! Я уйду, а ты… Знаешь, что про тебя по аулам говорят?

— Ты и говоришь, подлец!