Виктор Юнак - Дань кровью [Роман]

— Пресвятой и превеликий басилевс, надежда наша! — Воихна, пустив в ход первое оружие свое — лесть, бросился навстречу вышедшему к нему Матвею, целуя ему руки, унизанные драгоценными перстнями из алмазов и золота, и кланяясь. — Помоги нам в праведной борьбе и в каждом доме нашем, в каждом нашем селе и крепости тебя будут почитать более, нежели отца родного.

— Встань, встань! Довольно, кесарь, — не без тщеславия произнес Матвей, вырываясь из объятий Воихны. — Расскажи подробно и не спеша, что тебя привело ко мне и в какой борьбе ты просишь меня помочь.

Матвей поднялся по двум ступенькам на возвышение, на котором стоял трон из красного дерева, инкрустированный драгоценными камнями. Воихна прекрасно сознавал, что сидящий перед ним на троне могущественный византийский феодал — не император, но величественная осанка и неприступный вид Кантакузина невольно вызывали страх перед его мощью и силой, а потому Воихна начал свою речь не без внутреннего трепета.

— С самого начала после того, как своевольный, незаконно назвавший себя императором Стефан Душан наглым образом захватил и присоединил к своим владениям большую часть исконных владений Римской империи, я воспротивился его политике и его давлению. Однако, зная крутой нрав Душана, я пытался заслужить его благосклонность, дабы получить во владение одну из вновь присоединенных областей. Когда же я добился своего и получил Драму, я тут же начал размышлять о том, как бы мне вырваться из острых когтей и хищных лап Душана. Я ничего не стал менять из существовавших здесь веками быта и традиций, не стал менять даже веру моего народа в несправедливость завоеваний Душана. Более того, я стал готовить его к восстанию против тирании Душана. Однако что мог сделать я, слабый и немощный господин какого-то жалкого кусочка земли, против всесильного и непобедимого тирана?!

Воихна замолчал, желая увидеть реакцию Кантакузина, но тот сидел, подперев голову рукою, опершись локтем о подлокотник трона и, кажется, дремал, прикрыв глаза. Но это не охладило ораторский пыл Воихны. Наоборот, он стал говорить еще громче и убедительней:

— И я затаился и стал ждать подходящего момента. Со смертью Душана он, казалось бы, наступил, но тут вмешались другие обстоятельства — в Серрах возжелала царствовать Елена Душановица, а за ней опять-таки стоит большая сила. Однако, хотя мне и не справиться с ней одному, она не так сильна, как кажется на первый взгляд. И если ты, басилевс, согласишься помочь мне свергнуть царицу, я готов передать тебе власть над всей Серрской областью. Тем более, что ко мне и к моим людям присоединился и архонт [8] Архонт — управитель ( греч .). серрский, великий воевода Углеша, готовый передать тебе Серры вместе с царицей и с тысячами благ.

Воихна на сей раз сказал почти все и теперь уже с ожиданием ответа посмотрел на Кантакузина. Матвей открыл глаза, доказывая этим, что он внимательно слушал, поднялся, сошел с возвышения, прошелся по зале, не говоря ни слова. Воихна тоже молча, поворачивался вслед за ним.

— Значит, ты говоришь, что Углеша отдаст мне Серры без боя? — Матвей остановился напротив кесаря.

— Несомненно. Он так же ненавидел Душана, как ненавидит его сына и вдову.

— В чем же тогда смысл твоего заговора, если ты от одного господина переходишь к другому? И только ли ненависть движет тобою и Углешей в данном случае?

— Душан тоже мне был господином, но при нем я был полноправным хозяином в своих землях, хотя мне и ненавистна была власть его. При царице же я — вассал, то есть раб ее.

Воихна замолчал, но Кантакузин уловил незавершенность мысли его и, подступив поближе, грозно взглянул на него.

— Продолжай, кесарь, я тебя слушаю.

Воихна быстро взглянул басилевсу в глаза и отступил на шаг.

— Ты прав, басилевс, я тебе еще не все сказал. Я тебе не сказал, что у меня есть маленькое условие.

Кантакузин на сей раз молчаливо ждал продолжения Воихниных речей.

— Я хочу, чтобы Драма принадлежала только мне, — взгляды собеседников пересеклись. — Как видишь, условие мое совсем ничтожное…

— А как же архонт серрский?

— Углеша как был архонтом, так им и останется. На большее он не претендует.

Понял ли Кантакузин, что слова Воихны были самым настоящим предательством, предательством интересов своего зятя и сообщника? Даже если и понял, его это мало интересовало. Уж слишком лакомый кусок пирога ему предлагали. В конце концов, если бы перед ним сейчас стоял не Воихна, а Углеша, не говорил ли бы последний в этой ситуации в первую очередь о себе? И не думал ли его отец, Иоанн Кантакузин, в первую очередь о своем благе, узурпируя власть и провозглашая себя императором Иоанном VI? Не о себе ли заботился он сам, Матвей, когда настоял на том, чтобы отец провозгласил его своим помощником и соправителем — басилевсом? Поэтому Кантакузин не стал больше допытываться у Воихны о всех его намерениях. Лицо его смягчилось. Он понимал, что, если кесарь явился к нему с таким предложением, он предусмотрел все.