Алексей Домнин - Матушка-Русь

Втихомолку пробовал он и сам воинские песни слагать. Залучив однажды гусляра бродячего, поведал ему одну. Сказывалось в ней, как ходил походом на половцев Владимир Мономах. Притоптал он великими полками их землю. В честь победы золотым шеломом из Дону воды зачерпнул.

Без резвых табунов, при разоре остался у Дона хан половецкий Сырчан, не смел о мести помыслить. А брат его Отрок бежал к Железным воротам — горам Кавказским. В довольстве проводил он там дни свои, не вспоминал о выжженной солнцем степной стороне.

Возрадовался Сырчан Мономаховой смерти, послал ко брату певца своего Ореви, сказать велел: «Воротись, Отрок, в землю отцову». Да не захотел Отрок слушать певца, не дрогнул от песен его призывных. Тогда достал Ореви пучок горькой травы — полыни, подал хану. Понюхал Отрок степную траву — великая тоска по родным кочевьям захлестнула душу. И ушел он от безбедной жизни и почестей в голодный край, где родился и вырос… Слушал скоморох Святославову песню и дивился. Залебезил, заохал, растроганный, пустил слезу умиления. Назвал княжича великим, равным древнему Бояну, песнетворцем.

Прогнал его Святослав. Гадко стало от умиленных, в угоду сказанных слов. Показалось, что смеется над ним теремной лизоблюд.

Никому больше не доверял княжич сокровенных своих помыслов.

А этот гусляр не похож на княжьих певцов-притворщиков. Спесив и дерзок, не хуже боярского сынка.

Присел Святослав рядышком. Гусляр на небо жмурится, будто до юноши дела нет. Не на шутку осерчал княжич, хмурит лоб, ищет слово пообиднее, в отместку.

— Откуда путь держу, спрашиваешь? — заговорил вдруг старик. — Ищу не терянное, смотрю не виданное.

— Не смышлен в загадках, — мрачно ответил княжич.

— Разума я не терял, правды не видывал. Коли ведаешь, где искать их, подскажи.

— Ведаю, — смело ответил Святослав, — только путь тебе туда не по суме. И разум и правда — в книгах прописаны.

Доволен княжич, что отплатил старику резким словом. Но тут же подумал: не дано простолюдинам истинную мудрость познать. За книгу на Руси — не дешева плата. А у старинушки все владение — гусли да дубинка.

— Нет, мил человек, в книгах только краешек разума да правды кусочек. А вся она по земле раскидана — иди собирай. Книги тоже людьми писаны, и каждый свою правду сказать норовит.

Вот послушай-ка стародавнее поверие да поразмысли над ним.

Лежала земля-девица во мраке и холоде. Ветры да бури пели ей заунывные песни, снегами сыпучими окутывали. Одинокую, сирую увидел ее однажды Ярило-солнце красное, по небу гуляя. Люба стала ему земля. Обнял ее жаркими лучами, растопил мрак и холод. Расцвела земля-красавица от горячей любви его, лесами-травами приоделась, морями-реками приукрасилась… Народила она Яриле пташечек звонких да зверюшек резвых. Но не было у них еще сына любимого.

И снова затяжелела земля от Ярилы.

— Роди мне сына любимого, — сказал Ясноликий. И пока он в других краях небесных странствовал, родила она человека. Увидел его Ярило — разгневался: дик и непокорен, что зверь лесной, вырос человек. Не такого он ждал сына любимого. Ударил его в обиде Ярило вожжой-молнией, пронзил своим разумом. И преобразился человек, обретший разум. Тем и велик стал, что с той поры все на земле-матушке покорилось ему.

— Вот и пораскинь умом, чем люди богаты, — продолжал гусляр. — Только губят они то богатство в себе. Забыли на Руси о разуме. Неспроста припевка в народе сложена:

Гусляр поднялся, стал в дорогу собираться. Худ и костляв, теперь и ростом казался он выше, и лицом светлее. Широко легла на груди светлая борода. Добрым взглядом, без прежнего лукавства посмотрел он на Святослава.

— Прощай, отрок! Коль не поглянулась речь моя — не обессудь. — И скрылся за городскими воротами. Ушел непонятный, неразгаданный.

Вскоре прослышал Святослав, что в поруб старика заточили. Пел он на монастырском дворе песни крамольные. О создании человека так сказывал: мылся бог в бане небесной и мочалку на землю уронил. Подхватил ее черт и сотворил из нее человека. Увидел бог, отнял человека и душу ему вдунул. Потому, мол, по смерти и предается тело земле, а душа на небо идет.

Подивился Святослав. Зачем понесло гусляра на монастырский двор? Не столь он прост. Много видывал, много слыхивал. В душу бы его проникнуть, правду его понять.

Не знал княжич, как на ум такое пришло: только уснуло солнце, оседлал он гнедого и к порубу поспешил. Сказал стражникам, что велено ему великим князем киевским представить заточенного старика в терем, перед светлые княжьи очи.