Инна Кошелева - Пламя судьбы

Библиотека, а не еда с барского стола – вот что было важнейшим из благ, ей дарованных. В библиотеку она по распоряжению молодого графа допускалась в любое время, и сама Настасья Калмыкова, строгая и подозрительная надзирательница, не противилась Пашиному стремлению читать.

...Все чаще свободное время она проводила среди книг. Однажды так зачиталась, что пропустила обед и не заметила, что подошел вечер. Странный озноб, и не хочется двигаться. Забилась в кресло поглубже и оцепенела... Сумерки, наполнившие библиотеку, улеглись в бессильно брошенные ладони, занавесили шкафы с книгами, закрасили легкой синевой окна. Затем синева и ее всю накрыла своей пеленой.

...Тихо-тихо звучит музыка Гретри... Ария Коралли, прекрасной Коралли, которая жалуется, что любимый не доверяет ей.

Но что это? Скрипнула дверь... Какой знакомый силуэт за синей завесой сумерек. Сад! Ближе, ближе, и вот прекрасная его рука на уровне ее глаз. Потянуться немного и поцеловать, но руки целуют только женщинам. Мужчинам – лишь когда очень любишь... Она тянется. Но нет сил. Сумерки и сырость сковали ее.

– Пашенька, девочка, почему ты здесь?

– Я жду. Вас...

– Давно?

– Всегда.

– Нет, – отшатывается Николай Петрович. – Нет, так не бывает.

– Бывает.

Куда это он? Почему такими быстрыми шагами уходит из библиотеки? Постойте, барин. Какой странный получился у них разговор. Слов сказано мало, а все понятно, будто не люди говорили, а души. Она любит, а он любить боится.

Очнулась она в своей комнате. Рядом Танюша Шлыкова с вышиванием сидит.

– Жар у тебя был, Паша. Сколько полотенец выжала, тебе пот вытирая.

– А... Кто меня из библиотеки принес?

– Дегтярев Степан.

– А нашел кто?

– Не знаю.

Полусон, полуявь. Был тот разговор или не было его?

Так и не узнала до конца жизни. Но считала – был.

Болела она недолго, жар прошел так же внезапно, как и начался. Лекарь Лахман выслушивал, выстукивал, высматривал красноту в горле, но вынужден был признать: простуды не было... Выходило, что все от нервов, от переутомления. Опытный же педагог Рутини отметил, что настоящий, актерский темперамент очень часто сочетается с хрупкостью здоровья и склонностью к чрезмерному возбуждению не только по реальному поводу, но и без оного. К тому же тот самый возраст, какой называют переломным... И доктор, и музыкант пришли к одному выводу: девочке нужен покой и приятные переживания.

Приятные переживания не заставили себя ждать. В середине августа в Кускове устраивали очередной праздник, на который приглашались гости из Москвы и соседних поместий, а так же допускались все желающие, вплоть до ремесленников и крестьян. Для показа в летнем – «воздушном» – театре была приготовлена опера «Опыт дружбы». Первую свою роль в ней должна была играть Параша.

Роль маленькая всего несколько реплик, княгиня Марфа Михайловна в тайне от Паши попросила графа не нагружать девочку сразу, а вводить в дело жалеючи. Николай Петрович и сам придерживался постепенности.

«Справится ли?» – думал граф. Дитя. К тому же почти не репетировала со всеми, только пару раз прошла текст с Вороблевским.

...Театр заполнялся. Всем гостям понравилась затея показать оперу на свежем воздухе. Кулисами служили зеленые заросли, задником – закат, а крышей – небо. Один холм – сцена, другой – партер, и все это отгорожено от парка шпалерами.

– Как романтично! Эти облака... И будет, кажется, луна, – щебетала в ухо Николаю Петровичу очередная знатная «невеста» в летах.

– Да, это позволит нам освещать свечами только сцену, а кресла видны и так, – нарочито невпопад прозаически ответил он.

Оркестр играл прекрасно, а в открытом пространстве мелодичная увертюра звучала и вовсе волшебно. Спектакль начался.

Что же это?'

Среди манекенов, движущихся с заученной точностью, была одна живая душа, живая фигура. Параша – Губерт.

Что же это?

Почему не оторвать глаз от этой полудевочки-полудевушки? В центре внимания положено быть героине Коралли. Спасенная во время кораблекрушения капитаном Бланфором и поселившаяся в его доме, это она разрывается между двумя решениями, двумя чувствами: любовью к Нелзону и долгом, не позволяющим отвергнуть спасшего ее моряка. Нет, не доносит всего этого Степанида Дегтярева. Постаревшая, малоподвижная, грубоватая, будто бы наскоро вытесанная из камня, – что она может? И только через эту непонятную Ковалеву просвечивает жизнь влюбленных со всеми страстями, несоответствиями, рухнувшими мечтами и счастливыми находками. Больше того, через Парашу только и можно узнать Коралли и понять ее.