Ахмед Боков - Сыновья Беки

– Ничего, сынок! – Ладонь Егора легла на плечо Амайга. – Такая она штука, жизнь! Не горюй, не всегда так будет. А сейчас поезжай домой. Не дай бог, заваруха начнется. Не миновать тогда беды. Да и родители небось беспокоятся. Идем, я провожу тебя.

Они вышли. У околицы попрощались, и Амайг пустил коня рысью. Не потому, что боялся погони, хотелось как можно скорее сообщить своим о том, что казаки собираются на них войной.

Мурад встретил сына на пороге дома. Он уставился на взмыленного коня, от которого валом валил пар.

– Зачем же так загонять коня? Или, может, за тобой кто гнался? – Мурад потянул лошадь за уздечку.

– Никто за мной не гнался! – буркнул Амайг. – Просто я спешил сказать, что война будет!

– Что? – так и застыл с открытым ртом Мурад. В голове тотчас мелькнуло: «Война! Значит, заберут сына. Столько лет растил, учил его. И все для войны?»

– Они, может, уже движутся на нас!

– Кто? – с трудом проговорил Мурад.

– Казаки! И моздокские и магомед-юртовские. Это они хотят воевать с нами! Егор сказал, что, может, даже сегодня выступят. Я пойду, надо сообщить людям!..

Мурад, за минуту до этого растерянный, вдруг обрел силу и стеной встал перед сыном.

– Никуда не пойдешь! – крикнул он. – Слышишь? Нику-да! Нам нет дела ни до какой войны. Будем спокойно сидеть в своем доме, и никто нас не тронет. Пусть расхлебывает кашу тот, кто ее заваривал…

И чего только еще не говорил Мурад, но удержать Амайга и раньше бывало трудно, а сейчас парень и вовсе не хотел слушать отца.

Мурад, пятясь спиной к калитке, уговаривал сына никуда не ехать, но тот рванул с места и мигом был за воротами.

– Ну и иди! – крикнул Мурад в бессилии. – Только знай: я не прощу тебе ни на том, ни на этом свете!.

Дом Торко-Хаджи высится посреди большого двора, ворота которого обращены к мечети. Ту часть забора, что тянется вдоль улицы, старик и два его сына содержат в исправности, чтобы не испортить вид улицы, а ту, что разделяет их с соседями, кое-как.

У Торко-Хаджи нет богатства, за высокими заборами сму прятать нечего. Корова, теленок при ней да лошадь – вот и вся живность…

Старик еще от отца своего унаследовал правило жить честно, делить с соседями-сельчанами все радости и беды. Он рано остался сиротой, несладким было детство, проведенное в доме у небогатых родственников по материнской линии. Все, что было им под силу, – это отдать мальчика в религиозную школу – хужаре. Такие школы царскими правителями не запрещались. Наоборот, на их воспитанников полагались больше, чем на кого бы то ни было: служитель бога против царя не пойдет. Царь-то, он ведь – наместник бога…

Торко-Хаджи проявил особое усердие и способности в учении, и дядюшка, собравшись из последних сил, после окончания хужаре отправил юношу в Чечню к ученым муллам набираться ума-разума и более высоких знаний. Уж очень ему хотелось, чтобы племянник стал муллой. Старик видел, что если кто и богатеет, так это муллы. Ну, а разбогатеет Торко-Хаджи, перепадет и ему…

Задумал дядюшка все, как надо, но жизнь повернула по-своему. Муллой Торко стал, а вот богатства так и не нажил. Родственники от надежд своих не отрекались, и задумали они отправить его в Мекку.

Совершить паломничество в святая святых мусульманства дано не каждому. И уж коли кто дойдет до Мекки да станет хаджи, [63]будет по возвращении пользоваться особым влиянием и властью. Во всяком случае, родичи Торко очень на это рассчитывали. Снарядили они его в дорогу. Трудным и бесконечно долгим был путь Торко и его спутников в Аравию и обратно. Добирались и морем и сушей. И многое, очень многое предстало и открылось в чужих городах и на дальних дорогах.

Торко увидел и узнал, что жизнь простого народа всюду очень тяжела. С грустью вглядывался он в иссохшие, изможденные лица портового люда и очень скоро понял, что и голод и нужда в этих «благословенных богом» местах, пожалуй, пострашнее, чем в родном Сагопши. И стал Торко все чаще задумываться над тем, отчего это мир так устроен, что больше всего в нем страдает тот, кто от зари до зари гнет спину на богатеев? Вопросы свои он мысленно не раз обращал и к богу. Только бог ответа на них не давал. До всего приходилось додумываться самому.

Вернулся Торко, теперь уже Торко-Хаджи, и зажил совсем не так, как мечталось его родным. Имея все возможности, став муллой, жить безбедно и, больше того, даже богато, Торко-Хаджи навсегда определил себе и своей семье жить только своим трудом. Все положенные мулле по обычаю подношения он отправлял обратно, предлагая передать их сиротам и особо нуждающимся сельчанам…