Юрий Мушкетик - Семен Палий

— И чего это Карла именно за Полтаву взялся? — снова спросил молодой казак.

— Почему за Полтаву? — переспросил Максим. — Через Полтаву главные пути идут. Вот, примерно, двинул бы Карл на Москву, а Полтава позади осталась. Ни единый обоз не дошел бы к шведу. В Полтаве же гарнизон стоит. Здесь и без гарнизона посполитые не дают шведам отойти в сторону от своего войска. Не напрасно говорят, что в чужой избе и рогачи бьют. В нашем селе этой зимой был случай, тогда метель две недели бушевала. Зашло в село шведов человек сто, отбились от своих. Разошлись по избам. А ночью в церкви колокола ударили: еще раньше люди так сговорились. Убежала из села только половина шведов, да и те погибли на дорогах. Птица же тогда на лету мерзла.

— Ну, хлопцы, кулеш готов, — прервал рассказ Дмитрий, снимая с треноги казан. — Можно б и ужинать, только почему так долго сотника нет?

— И впрямь, — отозвался Яков Мазан, — где это Андрущенко?

— С полковником куда-то уехал. Мы ему оставим, давайте ужинать. Дмитрий, там у нас ничего не осталось? — кивнул головой в сторону шатра Максим.

Дмитрий пошел в шатер и через минуту возвратился с небольшим бочонком. Он потряс его возле уха и поставил на землю.

— С полведра осталось. А разве нам много нужно: Мазан не пьет, Цыганчук не пьет, Тимко тоже, — говорил Дмитрий под общий хохот, называя заведомых любителей рюмки.

С шутками и смехом сели в круг казаки. В это время от леса к костру, с трубкой в зубах, подошел солдат. Он был среднего роста, широкоплечий, шел медленно, вразвалку, и от этого казался неповоротливым, мешковатым. Но стоило бросить взгляд на его энергичное, с правильными чертами лицо, как это впечатление исчезало.

— Здравствуйте, соседи, прикурить у вас можно? — сказал он приветливо.

— А почему же нет, — ответил Максим, вынимая из бочонка затычку. — Можно и прикурить. А то садись с нами ужинать.

— У нас свой варится, — кивнул в сторону солдат, выгребая хворостиной жаринку.

— Когда еще он сварится! К тому же у нас с чаркой, — сказал Яков Мазан.

— Садись, садись, — поддержал Дмитрий, подвигаясь в сторону: — Дают — бери, бьют — беги.

Услышав русский выговор, солдат удивленно посмотрел на Дмитрия.

— Ты где по-русски говорить научился? Разве ты не казак? — спросил он.

— Потом скажу, — ответил Дмитрий, протягивая миску солдату. Тот немного подумал и, пригасив трубку и подвернув полы зеленого с красными обшлагами и петлями кафтана, сел возле Дмитрия.

Максим подал кружку с водкой. Солдат выпил, крякнул и передал кружку, которая пошла по кругу. Вначале ели молча.

— Так ты спрашивал, казак ли я? Настоящий казак и есть, донской казак Пушкарев. Здесь меня Пушкарем в реестр записали. Твоя как фамилия?

— Савенков.

— Вот и был бы Савенко.

— Никогда не сказал бы, что ты с Дона, — пристально посмотрел на Дмитрия Савенков. — Ты как же в днепровские казаки попал?

— Давно уже, я лет двенадцать с ними. — Дмитрий показал глазами на казаков. — Это все палиевцы, Палиевого компукта [30] Компукт — полк. казаки. Слышал про таких? — И, получив утвердительный ответ, продолжал: — Мы на правом берегу жили, нас около десяти тысяч было. А как забрали батьку, разбрелись хлопцы. Друг мой на Дон ушел. А я свыкся здесь. Да и батьку хотелось увидеть. Полк наш и сейчас зовется Палиевым. И я, надо думать, так и умру палиевцем.

— А что, жив он? — спросил Савенков.

Казаки молчали. От Палия не было никаких вестей. Но ни у кого не угасала надежда увидеть полковника. Эту надежду они берегли пять лет, она переросла в веру. Сможет ли понять это солдат, которому Палий был далеким и незнакомым! Однако, встретив вопросительный умный взгляд голубых глаз Савенкова, Максим ответил:

— Думаем — живой. Понимаешь, верим в это. Особенно сейчас. Эх, был бы он с нами!..

— Это его Мазепа схватил? — снова спросил Савенков.

Максим утвердительно кивнул головой.

— Попадись нам этот христопродавец, с живого кожу снимем! — блеснул глазами Дмитрий. — Его уже и так чуть было не схватил в Ромнах князь Терентьев. Убежал. Но будет и на нашей улице праздник, скоро будет!

Поужинали. Часть казаков ушла к речке мыть казан и ложки, другие, а с ними и Савенков, закурили люльки, сели в круг. Наступило долгое молчание. Солнце уже спряталось за лесом, и на землю легли длинные тени. Легкий ветер пролетел над рекой, подняв на воде небольшие волны, пронесся между ветвями вяза, и тот, вздрогнув, радостно зашептал своей шершавой листвой. Возле соседнего костра кто-то сильным голосом затянул песню: