Юрий Мушкетик - Семен Палий

Мазепа тщательно скрывал существование этого договора: он боялся войска, еще более опасался он посполитых. А что, если переход к Карлу вызовет бунт и его, Мазепу, сбросят с гетманства? Соберется черная рада… Куда тогда деваться? Не спасут и сердюки. Было над чем подумать. Надо было подготовить и путь к отступлению.

…Гетман сел писать письмо Петру.

«Пресветлый, державный царь, государь мой всемилостивейший, — писал он. — Посылаю вам с всепокорнейшим подданским почитанием чрез своего курьера известие, что имею я итти маршем к Киеву, перестав держать путь на Польшу. В Киеве посажу гарнизон из моего регимента, а летучую конницу ординанта своего пошлю к вам. Сам бы рад ехать с сукурсом для чинения диверсий над супостатом, кабы не был больной в немощной старости, педогрично и хинокрично, и на коне из-за которой тяжко сидеть. Я бы хотел лучше быть с вами, но и то, если я Украину оставлю, то тут чтобы среди народа не случился бунт. Сейчас я повелел во все места, чтобы на письма ворога не склонялися и ими пренебрегали, имея надежду на бога и на непобедимое наше оружие. А что будет дальше происходить, о том буду писать вашему величеству. Желаю верным сердцем победы над врагом, себя же склоняю к ногам монаршего величества, самодержавную десницу его духом и истиной лобызаю.

Вашего царского величества

верный подданный и слуга нижайший

Иван Мазепа, гетман».

Зима 1708 года только начиналась, а снега намело столько, что ездили поверх плетней.

После короткой оттепели снова набирал силы морозец. Максим подышал на руки, достал из сугроба лопату и стал расчищать снег вокруг колодца. Потом взял топор, сколол лед с корыта, прорубил топором под ногами, чтоб не скользили постолы, и стал наливать в корыто воду. Открыл хлев и пустил скот к воде. Лошади медленно втягивали сквозь зубы ледяную воду, отрываясь на миг и снова припадая к ней. На крыше овина сидели, нахохлившись, два воробья. «К непогоде», — подумал Максим.

— Конь повод мочит, а ты рот разинул, — послышалось сзади.

От хаты шел Деркач, хозяин Максима. Уже больше двух лет работал у него Максим. После ареста Палия он еще некоторое время ходил с ватагами по Правобережью, изредка наведываясь домой. Нужда все росла, жена продала последнюю корову, а купил ее все тот же Деркач. Пришлось вернуться, покориться Деркачу, пойти к нему в батраки. Может, и не взял бы Деркач Максима, да очень уж хотелось поиздеваться над непокорным односельчанином, отплатить за прошлое.

— Кончай поить, поедешь с Петром на базар, муку повезете.

— Я только ночью вернулся, еще и спать не ложился.

— А ты что думал, даром хлеб жрать?

— Даром? Тот хлеб мне поперек горла стоит. Горбом он мне достается.

— Поговори еще! До сих пор палиевский дух не вышел.

Максим отшвырнул ногой лопату и пошел к амбару.

В старой, с обрезанными полами свитке, облезшей шапке, когда-то подтянутый, статный Максим выглядел намного старше своих лет. Казалось, он даже ростом стал меньше. Петр, хозяйский сын, уже ждал его у запряженных саней.

— Глядите хорошенько, чтоб шведы коней не отобрали. Да не проторгуйтесь; — наказывал Деркач.

Сани легко бежали по припорошенной снегом дороге. Мороз ослабел, хотя еще больно хватал за руки, за лицо, а крепче всего за ноги. Максим прикрыл ноги сеном, руки спрятал в рукава драного кожуха.

Въехали в лес. Здесь снега было больше, и лошади пошли шагом. Тепло одетый Петр удобно устроился на передних санях и задремал.

«Хорошо ему, — подумал Максим. — Мне бы хоть немного согреться».

Он соскочил и пошел за санями. В лесу было тихо, лишь изредка фыркнет конь или пропищит синица. Вскоре сошел со своих саней и Петр. Он зашагал рядом с Максимом.

— Дядько Максим, а ничего с нами не случится? Говорят, в лесах неспокойно.

— От кого же беспокойство?

— Вон под Пришвальней обоз шведский шел с хлебом, так стражу всю порубали и хлеб забрали. А под Красным лесом на вооруженную хоругвь напали.

— То на шведов нападают. А мы ведь не шведы.

— Кто их знает… — Не закончив, он схватил Максима за рукав: — Вот они… Они, дяденька!

Впереди на дороге стояло четыре человека, за кустами слышались голоса, фырканье лошадей.

Один из стоявших на дороге остановил коня Петра, другие подошли к саням, пощупали мешки.

— На базар? Чье это? Ну, не молчите!

Голос показался знакомым; этот русский говор он слышал не раз. Максим вгляделся в лицо, до самых глаз прикрытое широким капюшоном.