Инна Сударева - Ловите принца! (Щепки на воде)

— Я с тобой! — Нина не выпускала из своих рук рукавов куртки Мелина.

— Нет-нет. Хватит с тебя ужасов. Коприй говорил мне, что Ларик очень плох.

— Я с тобооой! — девушка не сдержала потока горючих слез, и кронпринц, вздохнув, согласился:

— Хорошо, идем…

Дверь в комнату Ларика им открыл Коприй. Он все время теперь находился у постели умирающего: то перетирал в ступке сушеные корешки и листья из санитарной сумки (готовил обезболивающий порошок), то подносил раненому воды, то вытирал испарину с его лба.

Было темно и прохладно: Коприй распахнул ставни окна, и зимний ветер чуть слышно шелестел портьерой и лениво перебирал алую бахрому на подлокотниках ближайшего кресла.

— Его мучает жар, — ответил оруженосец на вопросительный взгляд кронпринца. — Еще час, два и он уйдет. Но он страдает — сильные боли. Может, все-таки облегчить его уход?

Мелин, не отвечая, подошел к постели, сел на край и глянул на старого доброго друга.

Нина на цыпочках следовала за ним, приблизилась к кровати, но, увидав Ларика, охнула и убежала, еле-еле сдерживая всхлипы.

Ларик узнавался с трудом: его лицо, когда-то круглое, широкое и румяное, стало ужасным угловатым каркасом, обтянутым серой в голубые прожилки кожей. Запавшие, распахнутые глаза заплыли желтыми бельмами: казалось, кто-то наполнил их молоком. Раненая рука несчастного распухла до чудовищных размеров; уже невозможно было определить, где локоть, где запястье. Все превратилось в некую огромную синюю с черными пятнами гусеницу, которая лежала на простыне вдоль тела молодого человека. Коприй снял бинты, потому что в них уже не было необходимости: рана не кровоточила — ее забил черный гной.

— Сильный яд, жестокий яд. Убивает медленно и мучительно, — говорил Коприй, стоя рядом. — Вы узнали, кто пожелал вам такого ужасного конца?

— Узнал, — кивнул юноша.

Оруженосец не стал спрашивать дальше: понял, что большего молодой человек не расскажет. Поэтому он отложил в сторону свои травы и ступил в тень от полога.

Мелин, закусив губу, коснулся пальцами здоровой руки Ларика, позвал:

— Братишка.

Умирающий вздрогнул, прошелестел синими губами:

— Мел? Ты?

— Я.

— Славно. Ты живой. Славно, — и Ларик улыбнулся, а Мелин смог увидеть, что у бедняги кровоточат десны.

— Благодаря тебе, братец, — лорд Лагаро, наклонившись, поцеловал друга, в скулу и ему показалось, что под губами не кожа, а истрепанная временем бумага.

— Жаль: не смогу быть с тобой в походе. Смерть — она там, в углу, ждет. Я видел. Я сейчас никого, ничего не вижу — только ее, — зашептал Ларик. — Еще иногда вижу Злату. Ты ей привет передай, поцелуй в щеку, за меня. Пусть не шибко обо мне плачет — пусть ищет парня понадежней и поздоровей. Я уж спекся…

— Все, что пожелаешь, — ответил Мелин. — Прости меня…

— За что?

— За то, что я таков, что тебе пришлось закрыть меня.

— За такое прощения не просят. За такое спасибо говорят, — Ларик опять улыбнулся. — Я тебя спас, вот и живи теперь и за меня, и за себя. И не смей умирать раньше, чем спасешь Лагаро. А ты его спасешь — это дело как раз по тебе… Дьявол, что ж так больно-то? — он заскрипел зубами, и лицо его исказилось. — Больно. Будто кипяток по телу вместо крови…

— Хочешь?… Хочешь?.. — Мелин почувствовал, какой судорогой сводят рыдания его горло, и не мог говорить дальше свой вопрос.

Ларик улыбнулся в третий раз — сквозь гримасу боли — и кивнул:

— Хочу, хочу. Если можешь — сделай. Хоть посплю напоследок…

Мелин повернулся в темный угол, где стоял Коприй и, зажмурившись, кивнул оруженосцу. Тот ответил 'хорошо' и взялся за свою необъятную санитарную сумку, лежавшую на прикроватном столике.

— Прощай, братец, — прекрасно понимая, что происходит, пробормотал Ларик и сжал другу пальцы. — От судьбы не убежишь. И ты от своей не бегай…

Глава десятая

Ларик умер. Коприй подстегнул его смерть: дал бедняге выпить травяного настоя, и парень мирно уснул, чтоб уже никогда не проснуться. И на лице его в миг ухода проступило выражение покоя — как у сильно уставшего, спящего ребенка.

— Это правильно, ваша милость, — говорил молодому лорду оруженосец. — Это милосердно.

Да, это было милосердно и для Мелина: сделало боль, терзающую его сердце, чуть-чуть слабее.

Он приказал хоронить друга в фамильной часовне лордов Данн, и гроб с телом Ларика установили в нишу рядом с гробами благородных господ. На церемонии кронпринц не плакал — волю слезы получили раньше, у постели умершего, и их никто не видел, кроме Коприя. В часовне же, пока замковый священник бормотал молитвы и просил небо с миром принять душу покойного, Мелин неподвижностью тела и лица был подобен статуям скорбящих ангелов, укрывших свои головы погребальными платками. Они грустно смотрели с постаментов-колонн каменными глазами на участников церемонии. Давным-давно какой-то безвестный даннский скульптор очень старался, вырезая из белого мрамора их печальные лица…