Геннадий Ананьев - Риск. Молодинская битва

Мурза, возглавлявший посольство, начал требовать шертную грамоту, только Хабар-Симский, вроде бы даже не слыша слов мурзы, словно потеряв всякий интерес к ханским послам, повернулся к ним спиной и пошагал прочь. Двинулись за ним и бояре, а купцы и ремесленники присоединились к охранявшим ворота, окружили посольство и начали теснить его к выходу, одновременно приоткрывая створки ворот. С колокольни надвратной церкви не спускали глаз с подступов к ним, а за сигналами дозорных следили на всех улицах, выходивших на площадь перед воротами, чтобы мигом вывести ратников, которые до поры до времени укрывались во дворах.

Крымский хан не снизошел до того, чтобы ответить какому-то безродному воеводе, он лишь собрал всех огланов, темников и казачьих атаманов, чтобы распорядиться о подготовке к нападению на город. Он так и начал свою речь:

— Мы намерены наказать непокорных горожан, а для Хабара изобретем достойную его упрямства казнь…

Намерение хана никому не легло на душу. Сражение есть сражение. Удачным оно будет или нет, рассудить трудно, а первыми на верную гибель придется гнать к стенам полоняников. А это значит — потеря богатства. Кого тогда продавать в Кафе на невольничьем рынке за золото и серебро? Возражать хану никто, однако, не посмел. Кроме атамана казаков Дашковича. Да и тот не возражал, а лишь советовал:

— Твое, светлый хан, решение справедливое и угодное всевышнему. Но можно поступить и так: начнем торги поближе к стенам и каждодневно станем к ним подступать. Незаметно. Городская стража к этому привыкнет. Чего им безоружных опасаться. А кроме сабель для захвата ворот ничего и не нужно ни моим казакам, ни твоим смелым воинам. Отворят они ворота, чтобы впустить выкупленных пленников и приобретших рухлядь, мы на их плечах и ворвемся в город.

— Ты прав, — согласился Мухаммед-Гирей. — Пусть так и будет. Мы еще думаем, чтобы пленники убегали бы из нашего стана. Немного, но пусть сбегут. Тогда мы потребуем их вернуть.

Это было уже лишним и даже вредным, ибо могло насторожить подозрительного Хабара-Симского или кого-либо из его окружения, только как сказать об этом хану — разгневается, головы тогда не сносить.

На следующее утро базар, шумный, многолюдный, заработал. Прибывали верхами и на бричках родичи пленных, чтобы выкупить своих из неволи, а сторговавшись, либо спешили восвояси, либо за крепкие стены города. Богатеи появились, чтобы купить достойные их кошелька украшения либо приобрести мягкую рухлядь. [121] Мягкая рухлядь — меха. Рязанцы тоже не дремали, валом повалили на базар, надеясь дешево приобрести нужную в хозяйстве вещь либо одежду какую. Городские ворота фактически весь божий день не затворялись.

В них, кстати, начали прошмыгивать беглецы. Среди них был даже князь Федор Оболенский. [122] Оболенский Федор Васильевич (?-1508) — князь, воевода, участник русско-литовской войны, в 1497 и 1499 гг. ходил походом к Казани, возглавлял полк Правой руки в Смоленском походе в 1508 г., убит при штурме Мстиславля. Он-то и надоумил Хабара-Симского установить на стенах близ главных ворот пушки да ратников держать в засаде.

— Видится мне, не зря базар все ближе и ближе к стене… Не за здорово живешь и ротозеют басурманы, дозволяя пленникам сбегать. Не коварство ли какое?

— Раскидывал я умишком своим по сему поводу, — ответил Хабар-Симский, встретивший князя и устроивший гостя в своих покоях. — Как пить дать станут требовать возврата сбежавших. Я их пока по дворам не пускаю. В монастыре, бедняг, держу. За стенами.

— Разумно. Верно и то, что не дремлешь. Дозволь и мне, воевода, ратников к сече готовить.

— Тебе бы, князь, воеводство взять. По роду…

— По роду, говоришь. Что верно, то верно. Только я так рассуждаю: сумел ты ежели грамоту цареву у татар выманить, не отворив ворот, тебе и продолжать дело начатое. А с меня не убудет, если я тебя уважу. Не обесчестит меня, не унизит.

На том и порешили. Крикнули главного пушкаря Иордана-немчина. Повелели:

— Ночью пушки у главных ворот поставь. Только так, чтобы не видать их было снаружи. Ядер побольше наготовь да зелья. Ратников-пешцев да казаков городовых бери, сколько понадобится.

— Ядра поднесем, не вопрос, только, как я считаю, нужно побольше дроба. Дроб гуще сечет, когда многолюдно.

— Ишь ты, — одобрил Хабар-Симский. — Смышленая у тебя голова, хотя и немчинская.

Ночью добрых полдюжины затинных пушек перетащили к главным воротам, приладили их чин чином к бойницам, что значит при нужде не тратить времени зря, а рядом, под навесом, наготовили огнезапас. Остаток ночи пушкари коротали в надвратной церкви, которую священник держал в это тревожное время отворенной, специально для укрытия ратников, ради которых и службу в ней служил. Прихожан в те дни в надвратной церкви не жаловали.