А. Сахаров (редактор) - Николай II (Том II)

Выезжая на прогулку, Государь всегда с удовольствием смотрел на это массивное приземистое здание с широким центральным пролётом, из трёх ворот которого выкатывались сверкающие начищенной медью лакированные длинные экипажи, с которыми не смели тягаться самые резвые скакуны. Царь переносил свою любовь к моторам и на своего шофёра Кегреса, который уверенно и лихо водил тяжёлый «делоне-бельвиль» с фантастической скоростью в 80, а то и 90 вёрст в час.

Во всей Семье только Аликс не любила моторы и предпочитала передвигаться в покойном ландо или коляске. Но дети – Алексей и девочки полностью разделяли страсть Papa к грохочущим цилиндрами и извергающим облака газолинового дыма волшебным машинам. Тем более и в России появились фабрики, где стали выпускать десятками, а затем и сотнями эти чудо-новинки XX века…

Жить в Ливадии и не прокатиться на моторе с Papa в Ялту, на «Штандарт», за какой-нибудь забытой в каюте книжкой или акварелью было совершенно невозможно. А тут ещё такой замечательный повод: надо навестить больного Евгения Сергеевича Боткина и передать командиру яхты разрешение Императрицы посещать детям лейб-медика больного отца, когда только им заблагорассудится. Ведь Татьяну и Глеба специально привезли в Ялту на время пребывания их отца в Ливадии, но он неожиданно заболел и не смог даже повидаться с ними.

Теперь на двух моторах – в первом Государь с Алексеем, во втором – четыре великие княжны – отправились на ялтинский мол, к стоянке Императорской яхты. Перед отъездом «губернаторша» Татьяна просила сообщить на «Штандарт», чтобы туда, в каюту к доктору Боткину, кто-нибудь из офицеров доставил детей Евгения Сергеевича, живших в гостинице «Марино».

Мичман Бутаков уже привёл в светлую каюту, где на диване лежал доктор Боткин, его детей, и они, облизав своего папулю, чинно уселись рядышком в одном кресле, когда за дверьми послышались быстрые лёгкие шаги, голоса, детский смех, затем стук в дверь.

Появились сразу четыре великие княжны. Они приветливо поздоровались со своим замечательным другом Евгением Сергеевичем и его детьми, которых часто встречали в Царском Селе. Глеб и Татьяна Боткины сначала очень смущались, но когда Татьяна Николаевна сообщила лейб-медику о распоряжении Императрицы относительно ежедневных свиданий его с детьми, восторгу всех не было предела. Немного поболтав с малышами Боткина и расспросив их о путешествии в Ялту из Царского Села, «старшая пара» отправилась зачем-то в свои каюты. Мария, Анастасия, Глеб и Татьяна принялись играть в крестики-нолики, любимую забаву «младшей пары». Мария и Анастасия знали от долгих упражнений какой-то секрет игры и всё время выигрывали. Самолюбивый Глеб начинал уже злиться, когда вдруг проник в их способ и стал навёрстывать упущенные очки. Первой поняла, что их секрет раскрыт, Анастасия. Она тут же предупредила сестру:

– Берегись, Мари, он хорошо играет…

Когда крестики-нолики надоели, девочки стали упрашивать Глеба нарисовать людей со звериными головами. Им было известно, что сын Боткина так замечательно это умеет делать, что иногда возникало даже портретное сходство с какими-то родственниками Романовых. Тогда «младшая пара» сама хваталась за карандаши и срисовывала у него этих героев.

На сей раз Глеб нарисовал долговязую фигуру в военном мундире, приделав к ней маленькую лошадиную головку.

– Мари! Посмотри, ведь это вылитый дедушка Николаша!.. – засмеялась Настя и попросила у Глеба карандаш и листок бумаги, чтобы скопировать на память необыкновенный портрет.

Мари в это время решила узнать, когда закончится обед в кают-компании, на который офицеры «Штандарта» пригласили Государя с Наследником и своего командира Зеленецкого. Такова была традиция на флоте, когда офицерское сообщество выражало своё удовлетворение начальством, давая ему обед. Хотя обед этот был и прост – всего три блюда: флотские щи из кислой капусты, бараний бок с кашей и жареные пельмени – и его готовил вольнонаёмный кок, а не придворный повар, Николай Александрович очень любил эти трапезы в кают-компании и всегда принимал приглашение.

Мари ушла и пропала.

Анастасия срисовала произведение Глеба, свернув бумажку трубочкой, засунула её в карман своей красной, в серую горошину юбки, попрощалась и исчезла за тяжёлой портьерой, отделявшей каюту от крошечной прихожей. Но дверь каюты не хлопнула, а из-под портьеры вдруг высунулись острые мысы белых туфель.