…Первый день ехали по замёрзшим колеям в такой тряске, которая выматывала душу, не давала ни думать, ни говорить. Николай очень переживал за Аликс: выдержит ли она такой кошмар, не потеряет ли сознания. Он надеялся только на то, что у Марии есть с собой корзинка лекарств.
Когда подъехали к переправе через Иртыш, увидели, что поверх льда идёт масса воды и ледяной панцирь реки готов лопнуть в любую минуту. Несколько верховых поскакали на другой берег, поднимая фонтаны брызг, но достигли его благополучно.
Осторожно, по одному, пересекали широкую реку тарантасы. Высокие колёса шли по ступицу в воде, бежавшей поверх льда.
Николай полусидел-полулежал в своей повозке. Яковлев всё время хотел увидеть признаки страха или смертельного ужаса на лице монарха, но никак не мог дождаться такого момента. Николай оставался любезно-бесстрастным и когда разговаривал с комиссаром, и когда молчал, думая о чём-то своём. Теперь, посреди реки, где в любую минуту тарантас мог провалиться под лёд, подмытый весенними водами, и быстрое течение мгновенно затянуло бы под ледяной панцирь и людей, и лошадей, и экипаж, Государь сидел с безразличным видом, чуть прикрыв глаза, будто он дремал.
Но это был не сон, это было душевное и умственное озарение. Из сотен грязных газетных листков, поведения фанатиков большевистской охраны, слухов, достигавших Дома Свободы из столиц и самого Тобольска, наконец, из уклончивых разговоров комиссара Яковлева к Николаю вдруг пришло ясное понимание того, что сейчас его везут на казнь. Ему вдруг открылось, что очень скоро настанет его последний порог и бессмертная душа предстанет перед Богом.
«Господи! – взмолился он Вседержителю. – Зачем Ты послал со мной Александру и Марию?! Пусть жертвой за Россию буду только я один!.. Разверзни пучину вод и льда!.. Пусть я приму смерть в ледяной купели и моя измученная земной юдолью душа отлетит к Тебе!.. Святый Боже! Пощади только рабу Твою Александру и невинные души младых детей наших!.. Не оставь Своей милостью Россию, мой добрый Народ, на который нашло дьявольское затмение… Господи! Прими мою душу, я прощаю всем врагам моим, кроме Рузского, я всецело покорен Воле Твоей!»
Но в ту минуту Господь не внял молитве своего миропомазанника. Он повёл его дальше на Голгофу…
К вечеру второго дня изнурительного путешествия тарантасы в сопровождении десятков вооружённых всадников охраны покатили по грязной и пыльной главной улице Тюмени, где по северной тенистой обочине ещё лежали нерастаявшие, покрытые грязью и сочившиеся водой сугробы.
На вокзале охранники далеко оттеснили огромную толпу пассажиров от перрона, у которого стоял короткий литерный состав. Толпа молчала, она поняла, кого привезли. Некоторые в толпе встали на колени, иные благословляли маленькую группу прибывших под конвоем царя и царицу крёстным знамением, бабы плакали, и только несколько пьяных, потерявших человеческий облик солдат громко матерились под визжавшую гармошку…
Николай отметил, что паровоз был прицеплен к тому концу состава, который смотрел на восток. Быстро разместились в грязноватом вагоне, Яковлев сбегал на телеграф и дал текст в Тобольск, который написала Александра Фёдоровна. Когда поезд тронулся, то по названиям станций Государю стало ясно, что маршрут идёт на восток, в сторону Омска, а не к Москве по кратчайшему пути через Екатеринбург. Крохотный луч надежды вновь затеплился в душе Николая: «Куда нас везут? На Москву или во Владивосток?.. Но как же дети в Тобольске? Ведь я всегда ставил первым условием нашего спасения совершенную неразделимость Семьи!.. Либо я один приму свою Судьбу, либо все вместе мы избегнем заточения и выйдем на свободу!..» Но лампаде надежды не суждено было гореть долго. Ночью, за несколько десятков вёрст до Омска, поезд был остановлен отрядами Омского Совдепа. Комиссар Яковлев, отцепив паровоз, направился на нём в Омск на переговоры с большевиками – хозяевами города, связался от них по прямому проводу со Свердловым и получил от него жёсткий приказ везти царя и царицу в Екатеринбург, в распоряжение правительства Уральской коммуны.
Утром, по расположению солнца на небе, по повторяющимся в обратном порядке названиям станций, Николай понял, что теперь поезд следует в Екатеринбург. Это было самое кровавое разбойничье гнездо во всей России. Последняя надежда угасла. В душе наступил полный мрак и отчаяние. Как и прежде, смерть его бренного тела совершенно не пугала Государя. Только ужас за судьбу России, за жизнь и благополучие его жены и детей – единственное, чем он дорожил и хотел сохранить, – волнами накатывался на него и затоплял сознание.
Читать дальше